Пол Экман - Психология лжи
ВВЕДЕНИЕ
15 сентября 1938 года. Готовится один из самых позорных и смертоносных обманов. В первый раз встречаются Адольф Гитлер, рейхсканцлер Германии, и Невилл Чемберлен, премьер-министр Великобрита-нии. Весь мир замер в ожидании - быть может, в последней надежде избежать еще одной мировой войны. (Всего шесть месяцев прошло с тех пор, как гитлеровские войска вошли в Австрию, присоединив ее к Герма-нии. Англия и Франция при этом ограничились лишь выражением своего протеста.) А 12 сентября, за три дня до встречи с Чемберленом, Гитлер требует присоединения к Германии части Чехословакии и провоцирует беспорядки в этой стране. Гитлер уже провел тайную мобилизацию германской армии для нападения на Че-хословакию, но привести ее в полную боевую готовность можно было только к концу сентября.
Если бы Гитлеру удалось задержать мобилизацию чехословацкой армии хотя бы на несколько недель, он имел бы преимущество неожиданности нападения. Чтобы выиграть время, Гитлер скрывает свои военные планы от Чемберлена, дав ему слово, что мир может быть сохранен, если чехи согласятся с его требованиями. Чемберлен одурачен; он пытается убедить чехов не проводить мобилизацию, пока есть надежда договориться с Гитлером. После этой встречи Чемберлен пишет своей сестре: «Несмотря на замеченные мною жесткость и жестокость его лица, у меня сложилось впечатление, что это человек, на которого можно положиться, если он дал слово» .
Отстаивая свою точку зрения перед сомневающимися в правдивости Гитлера, Чемберлен пятью днями позже в своей парламентской речи поясняет, ссылаясь на личную встречу с Гитлером, что последний «гово-рит именно то, что думает» .
Пятнадцать лет назад, начав изучать феномен лжи, я даже не предполагал, что мои исследования бу-дут касаться обманов такого рода. Я думал, они будут полезны лишь в работе с душевнобольными. Начались же мои исследования в этой области после одного случая. Как-то раз на учебных занятиях с терапевтами я поделился своими соображениями о том, что, если жесты в каждой культуре имеют свое значение, мимика всегда универсальна. Мне был задан вопрос: можно ли по невербальному поведению пациента изобличить его во лжи?
Обычно в этом нет необходимости, но она возникает, когда пациенты, попавшие в стационар из-за по-пытки самоубийства, начинают утверждать, что им стало намного лучше. Каждый доктор рискует в этом слу-чае быть обманутым, и пациент при выходе из больницы может совершить очередную суицидную попытку. За такими простыми практическими задачами стоит один из основных вопросов человеческого общения: мо-жет ли человек полностью контролировать свои реакции, особенно в состоянии сильного потрясения, или его невербальное поведение все равно выдаст то, что скрыто за словами?
Я исследовал видеозаписи бесед с пациентами психиатрической клиники в поисках примеров прояв-ления лжи в их поведении. Эти записи были сделаны с другой целью - с целью выделения мимики и жестов, которые могли бы помочь при определении тяжести и типа психического расстройства. Теперь же, когда я сосредоточился на обманах, мне показалось, что во многих из них видны признаки обмана. Однако не так-то просто было доказать это. Только один случай не вызывал никаких сомнений - благодаря тому, что произош-ло после беседы.
Мэри - домохозяйка, ей 42 года. Из трех попыток самоубийства последняя оказалась весьма серьез-ной; по чистой случайности ее обнаружили до того, как она успела умереть от передозировки снотворного. Ее история ничем особым не отличается от множества историй других женщин, переживающих кризис среднего возраста. Дети выросли и больше не нуждались в ней. Муж казался погруженным в свою работу. Мэри чувст-вовала себя никому не нужной. На момент поступления в клинику она страдала от бессонницы, не могла больше заниматься домашней работой и большую часть времени плакала. В первые три недели ей назначили медикаментозное лечение и групповую психотерапию. После этого, казалось, она стала выглядеть лучше: оживилась, не заговаривала больше о самоубийстве. В одной из отснятых нами бесед Мэри говорила доктору, что чувствует себя намного лучше, и просила отпустить ее на выходные домой.
Однако, когда ее уже собирались отпустить, неожиданно призналась, что солгала с целью выйти из больницы, так как все еще отчаянно хотела покончить с собой. После трех месяцев пребывания в клинике состояние Мэри действительно улучшилось, хотя годом позже был еще один рецидив. Однако в стационар-ном лечении она больше не нуждалась и, по-видимому, в последующие годы чувствовала себя хорошо.
______________________________________________________________________________
Feiling К. The Life of Neville Chamberlain. London: Macmillan, 1947, p.367. Я крайне обязан книге Роберта Джервиса «Логика образов в международных отношениях» (Jervis R. The of Images in Inter-national Relations. Princeton, N. J.: Princeton University Press, 1970) как за идеи, касающиеся обманов в международной политике, так и за то, что она привлекла мое внимание к работам Александра Гроса. Эта цитата проанализирована в статье Гроса: On the Intelligence Aspects of Personal Diplo-macy // Orbis, 7 (1964).
Речь в Палате Общин 28 сентября 1938г. – Chamberlain N. In Search of Peace. New York: Putnam and Sons, 1939, p.210. Цит. по А. Гросу.
Эта работа освещалась в серии статей конца 60-х годов, а также в книге, изданной мной под за-главием «Дарвин и мимика» (Darwin and Facial Expression. New York: Academic Press, 1973).
Видеозапись разговора с Мэри обманула большинство молодых и даже многих опытных психиатров и психологов, которым я ее показывал .
Мы изучали фильм сотни часов, прокручивая его снова и снова, отсматривая каждый жест и выраже-ние лица на замедленной скорости для того, чтобы выявить все возможные признаки обмана. И вот в коро-тенькой паузе, возникшей перед ответом на вопрос врача о ее дальнейших планах, мы заметили на лице паци-ентки проблеск отчаяния, настолько мимолетный, что пропустили его, когда смотрели пленку первые не-сколько раз. У нас возникла мысль, что скрываемые чувства могут проявляться в таких вот кратких микровы-ражениях, и мы стали их искать и нашли много других микровыражений, обычно мгновенно прикрываемых улыбкой. Нам также удалось выявить микрожесты. Рассказывая врачу о том, как хорошо она справляется со своими проблемами, Мэри порой слегка пожимала плечом, это был всего лишь фрагмент жеста, его часть: она слегка приподнимала одну руку, немного разворачивая ее. Или ее руки были спокойны, но на мгновение приподнималось одно плечо.
Нам казалось, что мы нашли и другие невербальные признаки обмана, но мы не были полностью уве-рены, что они не являются плодом нашего воображения. Ведь даже совершенно невинное поведение кажется подозрительным, если вы заведомо знаете, что человек лжет. Только с помощью объективных наблюдений, на которые ни как не влияет знание о том, лжет человек или нет, можно удостовериться в правильности на-ших выводов. Безусловно, для желающего обнаружить ложь, для верификатора было бы проще, если бы по-ведение, выдающее ложь у одного человека, позволяло выявить ее и у любого другого; однако признаки об-мана могут оказаться индивидуальными для каждого человека. Необходимо было исследовать множество людей для того, чтобы убедиться, что найденные нами признаки обмана не являются специфической принад-лежностью лишь тех людей, с которыми мы работали. Мы строили эксперимент по типу обмана, использо-ванного Мэри, в котором испытуемым строжайше предписывалось скрывать свои интенсивные отрицатель-ные эмоции в те моменты, когда они непосредственно лгут. Им показывали очень неприятный фильм, в кото-ром были сцены хирургических операций с обилием крови, и испытуемые не должны были обнаруживать свои истинные чувства, более того - должны были убедить собеседника, не знающего содержания фильма, что наслаждаются великолепными картинами природы. (Наши выводы описаны в главах 3 и 4 (Глава 3 ОБ-НАРУЖЕНИЕ ОБМАНА ПО СЛОВАМ, ГОЛОСУ И ПЛАСТИКЕ и Глава 4 МИМИЧЕСКИЕ ПРИЗНАКИ ОБМАНА)).
Не прошло и года - мы еще были на начальной стадии наших экспериментов, - как меня разыскали люди, заинтересованные в выявлении иных видов лжи, и в последующие годы, по мере публикования в науч-ных журналах наших статей о поведенческих признаках обмана в ситуации «врач-больной», область исследо-вания расширилась. Можно ли мои находки и методы использовать при изобличении людей, подозреваемых в шпионаже? Нельзя ли обучить офицеров охраны вычислять террориста, собирающегося совершить убийст-во, по его походке и жестам? Можем ли мы предоставить ФБР методики, позволяющие научить полицейских безошибочно отличать лжецов от правдивых? И меня уже не удивляли просьбы помочь нашим дипломатам во время переговоров избежать обмана со стороны их зарубежных коллег или определить по фотографии Патриции Херст, сделанной во время ограбления банка, была она добровольной или невольной участницей ограбления .
За последние пять лет этот интерес стал уже интернациональным. Ко мне подходили с вопросами представители дружественных держав, а когда я читал лекции в СССР , со мной даже беседовали официаль-ные лица, представлявшие некий «электротехнический институт».
Мне не доставлял удовольствия этот ажиотаж, так как я опасался нечистоплотного или слишком рья-ного и некритического использования моих открытий. Мне казалось, что мои исследования невербальных признаков обмана не должны иметь ничего общего ни с криминалистикой, ни с политикой, ни с дипломатией.
__________________________________________________________________________________
Эта тема рассматривается в моей первой статье, посвященной проблеме обмана: «Невер-бальная утечка информации и признаки обмана» (Ekman P., Friesen W. V. Nonverbal Leakage and Clues to Deception. Psychiatry, 32 1969, p.88-105).
В оригинальном тексте употреблено словосочетание «lie catcher» (букв. ловец лжи). По¬льку Пол Экман обозначает этим словосочетанием не только всех тех, кто заинтересован в изобличении лю-бых видов лжи (от профессиональных полицейских и операторов детекторов лжи до обманутых супругов и просто граждан, сталкивающихся с ложью в повседневной жизни), но и людей, зани-мающихся научными исследованиями феномена лжи, мы сочли целесообразным ввести нейтраль-ный термин «верификатор», позволяющий учесть максимальное количество возможных коннотаций этого понятия. (Прим. ред.)
Патриция Херст был похищена в 1974 году из своего дома радикальной террористической группировкой «Симбионистская Освободительная Армия». Находясь под влиянием террористов, она приняла участие в ограблении банка. На суде была признана виновной, но после двух лет, про-веденных в тюрьме, освобождена по настоянию президента Джимми Картера (Прим. ред.)
Лекции читались в Москве и Ленинграде в 1979 г. (Прим. ред.)
Впрочем, это было всего лишь ощущением, не имеющим никаких разумных объяснений. Для того чтобы обосновать его, мне нужно было выяснить, почему люди всегда совершают ошибки, говоря неправду. Ведь не всякая ложь неудачна. Иногда обман бывает выполнен безупречно. И все же, хотя такие явные признаки об-мана, как застывшее выражение лица, непроизвольный жест, мимолетные изменения в голосе, не неизбежны, несмотря на их совершенную необязательность, я уверен, что объективные признаки обмана существуют. И чаще всего обманщики изобличают себя именно своим поведением. Но, по моему глубокому убеждению, знать, когда ложь будет успешной, а когда нет, как обнаружить признаки обмана, а в каких случаях не стоит и пытаться этого сделать, - значит очень хорошо понимать различия в видах лжи, в типах лжецов и в подходах верификаторов.
Например, и в случае Гитлера с Чемберленом, и в случае Мэри с врачом на карту была поставлена са-ма жизнь. Оба для прикрытия своих планов на будущее использовали в качестве основы имитацию чувств, которых не испытывали. Но различие между ними огромно. Гитлер, по моему представлению, является пре-восходным примером прирожденного актера. К тому же, помимо данного ему природой таланта, Гитлер, по сравнению с Мэри, обладал гораздо большим практическим опытом в области надувательства.
Преимущество Гитлера было еще и в том, что он лгал тому, кто хотел быть обманутым. Чемберлен был добровольной жертвой, очень желавшей поверить, что Гитлер не будет нападать на Чехословакию в слу-чае удовлетворения его требований о пересмотре границ. Иначе Чемберлен вынужден был бы признать, что его политика примирения провалилась, и это ослабило бы позиции его страны. Примерно на таком же случае заострила свое внимание политолог Роберта Вольштеттер, анализируя мошенничество в гонке вооружений. Обсуждая нарушение Германией Англо-Германского морского соглашения 1936 года, она отметила: «...и об-манывающий, и обманываемый... делали ставку на возможное заблуждение противника. Обе стороны нужда-лись в сохранении иллюзии, что соглашение невозможно нарушить. Опасения Великобритании относительно гонки вооружений успешно использовались Гитлером и привели к Англо-Германскому морскому пакту, в котором Великобритания (без обсуждения с Францией и Италией) пересмотрела Версальский договор. Эти опасения помешали Лондону предусмотреть возможность нарушения нового соглашения» .
Во многих случаях жертва не замечает просчетов лжеца, предпочитая трактовать неясности поведения в выгодном для себя свете, тайно попустительствуя лжи, желая избежать неприятной ситуации разоблачения обмана. Игнорируя совершенно очевидные признаки того, что у жены есть любовник, обманутый муж, по крайней мере, может избежать унизительной клички «рогоносец» и перспективы возможного развода. Даже если муж узнал о неверности жены, он может потворствовать ее лжи, избегая возможности удостовериться в супружеской измене и поставить все точки над i. Пока все не высказано, у него остается надежда, неважно, насколько она мала, что он ошибся в своих подозрениях и жена вовсе не изменяла ему.
Безусловно, не каждая жертва столь охотно дает себя обмануть. Временами нет никакой необходимо-сти игнорировать ложь или потворствовать обману. Некоторым людям выгоднее разоблачить обман, они от этого даже выигрывают. И следователь, и банковский служащий, отвечающий за выдачу кредитов, только потеряют, если будут обмануты; оба хорошо выполняют свою работу только в том случае, если умеют отли-чать правду от лжи. Впрочем, зачастую человек, обманываясь (или) разоблачая обман, как приобретает, так и теряет что-либо. Хотя, конечно же, всегда что-либо перевешивает. Врач, лечивший Мэри, немногим риско-вал, поверив ей. Допустим, Мэри избавилась от депрессии - он может поздравить себя с выбором эффектив-ной терапии. В случае же ее лжи врач терял гораздо меньше, чем приобретал в случае правдивости пациент-ки. В отличие от Чемберлена, он не рисковал всей своей карьерой; у него не было необходимости отчиты-ваться перед общественностью и добиваться, несмотря ни на что, согласия со своим решением. А если бы Чемберлен раскрыл обман, это могли счесть политической ошибкой; делать это в 1938 году было уже слиш-ком поздно - если на слово Гитлера нельзя положиться, если нет возможности предотвратить его внезапное нападение, то карьеру Чемберлена можно считать законченной: война, которую он надеется предотвратить, начнется.
Помимо того, что Чемберлену было выгодно верить Гитлеру, обман удался еще и потому, что Гитлер не испытывал особо сильных эмоций. Ведь чаще всего обмануть не удается именно потому, что признаки скрываемых эмоций все-таки прорываются наружу. И чем более сильные и разнообразные эмоции приходит-ся скрывать обманывающему человеку, тем более вероятности, что ложь будет обнаружена. Гитлер, конечно же, не испытывал чувства вины - эмоции, имеющей двойную проблему для лгущего, - с одной стороны, сквозь обман могут просочиться признаки этого чувства, а с другой - угрызения совести, вызванные чувством вины, могут побудить лгущего сделать такие ошибки, которые приведут к его разоблачению. Но Гитлер, об-манывая представителя государства, одержавшего оскорбительную военную победу над Германией , не чув
__________________________________________________________________________________
Wohlstetter R. Slow Pearl Harbors and the Pleasures of Deception // Intelligence Policy and National Security. Ed. R. L. Pfaltzgraff, Uri Ra'anan and W. Milberg. Hamden, Conn.: Archon Books, 1981, pp.23-34.
Имеется в виду поражение Германии и ее союзников в Первой мировой войне, приведшее в результате успешных совместных военных действий Великобритании, Франции и США к полной ка-питуляции Германии в ноябре 1918 года. (Прим. ред,)
ствовал за собой никакой вины. В отличие от Мэри, Гитлер не разделял социальных ценностей своей жертвы. Он не уважал Чемберлена и не восхищался им. Мэри же, напротив, должна была скрывать сильные эмоции для того, чтобы ее ложь удалась. Ей надо было подавлять отчаяние и тоску, толкающие ее к совершению са-моубийства. И у Мэри было достаточно причин, чтобы испытывать чувство вины по поводу ее лжи врачам: она любила их, верила им и знала, что они действительно хотят ей помочь.
В связи со всем этим обычно намного легче заметить признаки обмана в поведении суицидальных па-циентов или неверных супругов, чем в поведении дипломатов или двойных агентов. Но не всякий дипломат, преступник или агент спецслужб - превосходный обманщик. Они иногда совершают ошибки. И проведенное мною исследование позволяет надеяться на возможность получения объективных признаков обмана. Суть моей работы, адресованной всем, кто заинтересован в разоблачении лжи, особенно в области криминалистики или политики, не в том, чтобы научить разоблачать ложь даже при отсутствии явных поведенческих призна-ков, а в том, чтобы помочь быть более осторожными, то есть более ясно отдавать себе отчет в своих сильных и слабых сторонах.
Хотя уже существуют некоторые данные о поведенческих признаках обмана, они еще твердо не уста-новлены. Результаты же моих исследований лжи и того, в каких случаях обман не удается, ничуть не проти-воречат данным экспериментов других исследователей, а также историческим и художественным описаниям. Правда, прошло еще недостаточно времени для того, чтобы понять, выдержат ли все эти теории испытание критикой и последующими экспериментами. Однако я решил не ждать, пока все ответы будут найдены, и на-писать эту книгу, так как жизнь не стоит на месте, и там, где цена ошибки высока, существует настоятельная необходимость в знании надежных признаков обмана. Некие «специалисты», вообще незнакомые со всеми рrо еt сопtrа данной теории, уже предлагают свои услуги по определению лжи при отборе присяжных и при приеме на работу. Некоторые полицейские и профессиональные операторы детектора лжи уже наработали свои методы обнаружения обмана. У работников таможенной службы существует специальный курс по опре-делению невербальных признаков контрабанды. Мне даже говорили, что моя работа используется в этом тре-нинге, но в ответ на неоднократные просьбы посмотреть материалы я слышал только бесконечное: «Как-нибудь мы это непременно устроим», в то время как около половины всех тех методических пособий, кото-рые я видел, просто неверны. Также невозможно узнать, какие методики используют агенты разведыватель-ных служб, поскольку вообще любая их деятельность находится под строжайшим секретом. И мне известно, что они интересовались моими работами лишь потому, что шесть лет назад меня приглашали в Министерство обороны и интересовались более подробной информацией о моих исследованиях, об их возможностях и не-достатках. Впоследствии до меня дошли слухи, что они продолжают работать с моими материалами; я даже узнал имена некоторых людей, которые могли быть с этим связаны, но мои письма к ним либо оставались без ответа, либо эти ответы были крайне невразумительны. Однако меня очень беспокоит то, что и общество, и обычно столь придирчивая научная критика даже не сомневаются в квалификации этих «специалистов». На-деюсь, эта книга сделает более понятными как для этих так называемых специалистов, так и для всех тех, кто заинтересован в их работе, достоинства и недостатки любых методик, направленных на раскрытие обмана.
Эта книга адресована не только тем, у кого на карту поставлена сама жизнь. Я пришел к выводу, что исследование лжи может помочь понять многое в человеческих взаимоотношениях вообще. Областей, в ко-торых ложь или, по крайней мере, возможность лжи не используется, очень немного. Родители обманывают своих детей, чтобы скрыть от них вещи, к которым дети, по их мнению, еще не готовы. Так же точно и дети, подрастая, скрывают от своих родителей то, что считают недоступным родительскому пониманию. Лгут друг другу приятели (даже ваш лучший друг не говорит вам всего), преподаватели и студенты, врачи и больные, мужья и жены, свидетели и присяжные, адвокаты и их клиенты, продавцы и покупатели.
Ложь настолько естественна, что ее без обиняков можно отнести почти ко всем сферам человеческой деятельности. Некоторые могут содрогнуться от такого утверждения, поскольку считают ложь достойной всяческого осуждения. Я не разделяю этого мнения. Положение, что ни в каких человеческих отношениях не должно быть лжи, слишком примитивно. Также не утверждаю я и того, что всякий обман должен быть обяза-тельно разоблачен. В советах обозревателя Энн Ландерс своим читателям говорится, что правдой порой поль-зуются, как дубиной, причиняя жестокую боль. Ложь тоже может быть жестокой, но не всегда. Иногда ложь бывает человеколюбивой, порой даже вне зависимости от намерений лгущего. А некоторые общественные взаимоотношения доставляют удовольствие именно благодаря своей мифологичности. Однако никакому лжецу не следует ссылаться на то, что жертва сама желает быть обманутой. И никакой верификатор не дол-жен предполагать, что у него есть право раскрывать любой обман. Обман бывает безвредным, а порой даже гуманным. Иногда раскрытие обмана может оскорбить жертву или третье лицо. Однако говорить обо всем этом более подробно следует лишь после обсуждения множества других вопросов. Начнем же с определения лжи, описания двух основных форм лжи и двух видов признаков обмана.
Глава 1 ЛОЖЬ. УТЕЧКА ИНФОРМАЦИИ И НЕКОТОРЫЕ ДРУГИЕ ПРИЗНАКИ ОБМАНА
Через восемь лет, после того как Ричард Никсон оставил пост президента, он отрицал, что порой от-кровенно лгал, но признавал, что, как и другие политики, кое-что скрывал. Это необходимо для того, чтобы завоевать и удерживать свой пост, говорил он. «Вы не можете сказать все, что вы думаете о том или ином че-ловеке, потому что он может вам однажды понадобиться... вы не можете высказывать свое мнение о мировых лидерах, потому что, возможно, вам придется иметь с ними дело в будущем» .
Никсон не одинок в своем стремлении не называть замалчивание правды ложью, особенно когда та-кое замалчивание может быть оправдано .
В Оксфордском словаре английского языка говорится: «В современном употреблении слова [ложь] обычно имеется оттенок ярко выраженного морального осуждения, и в вежливой беседе его стараются избе-гать, часто заменяя такими синонимами, как «обман» и «неправда», имеющими относительно нейтральное звучание» .
Легко назвать неискреннего человека лжецом, если он вам отвратителен, но трудно использовать это слово по отношению к человеку, который, несмотря на свою явную лживость, нравится вам или вызывает у вас восхищение. Еще задолго до Уотергейта Никсон по отношению к своим оппонентам-демократам так образно определил смысл слова «лжец»: «Купите ли вы подержанный автомобиль у такого человека?», в то время как собственное умение Никсона скрывать правду и явно лгать определялось его республиканскими поклонниками как доказательство политической смекалки.
Все это, однако, не имеет отношения к моему определению лжи или обмана (Я использую эти слова как синонимы.) Многие люди (например, те, кто лжет ненамеренно), хотя и говорят неправду, не являются лжецами. Женщина с параноидальной манией, утверждающая, что она Мария Магдалина, не обманщица, хо-тя её утверждение и является ложным. Неудачный совет клиенту о капиталовложении не является ложью, если консультант сам не знает правды. Некоторые люди, чья наружность производит обманчивое впечатле-ние, не обязательно являются лжецами. Богомол, становясь похожим на травинку, лжет не более, чем чело-век, высокий лоб которого наводит на мысль, что он умнее, чем есть на самом деле .
_______________________________________________________________________________
San Francisco Chronicle, October 28, 1982, р.12.
Установки могут меняться. Джоди Пауэлл, пресс-секретарь бывшего президента Картера, пы-тался оправдывать даже явную ложь: «С самого первого дня, едва только самый первый журналист задал свой самый первый вопрос государственному чиновнику, начались дебаты о том, имеет ли правительство право на ложь. Имеет. А в определенных обстоятельствах не только имеет такое право, но и безусловно обязано лгать. За четыре года моего пребывания в Белом доме я сталки-вался с такой необходимостью дважды». Далее он описывает случай, в котором прибег ко лжи, что-бы смягчить «великую боль и замешательство множества совер¬шенно невинных людей». Другая ложь, в которой он признался, заключалась в отрицании факта подготовки вооруженного освобож-дения американских заложников в Иране. (Powell J. The Other Side of the Story. New York: William Morrow & Co., 1984.)
The Compact Edition of the Oxford English Dictionary. New York: Oxford University Press, 1971, p.1616).
Так называлось происходившее в США расследование, связанное с противозаконными дейст-виями «Комитета Республиканской партии по переизбранию президента» в период избирательной кампании 1972 года (имеется в виду попытка установить подслушивающее устройство в штаб-квартире Демократической партии в отеле «Уотергейт» в Вашингтоне), во время которого были вскрыты многочисленные нарушения законности (подкуп, угрозы лжесвидетельство и т. д.) со сто-роны должностных лиц Белого дома. Президент Р. Никсон под угрозой обвинения в причастности к Уотергейтскому делу и привлечения его к ответственности в порядке импичмента в августе 1974 года вышел в отставку. (Прим. ред.)
Интересно обратить внимание на происхождение подобных стереотипов. Высокий лоб, веро-ятно, наводит на мысль о большом объеме мозга (что совершенно необязательно). Мнение о жес-токости человека с тонкими губами основано на метком наблюдении, что губы моменты гнева су-жаются. Ошибка состоит в приложении признака временного эмоционального состояния к опреде-лению постоянной черты характера. Такое умозаключение подразумевает, что губы у людей стано-вятся тонкими из-за непрестанной привычки гневаться, и не принимает в расчет того, что тонкие губы могут быть просто наследственным признаком. Также и убеждение, что люди с пухлыми губа-ми являются чувственными, ошибочно строится на верном наблюдении, что губы во время сексу-ального возбуждения набухают, наливаясь кровью. Все это приводит к неверным заключениям, ко-гда просто-напросто забывают о возможности существования наследственных признаков (см. Sе-согd P.F. Facial Features and Inference Processes in Interpersonal Perception // Personal perception and Interpersonal Behavior. Ed. Taguiri R. and Petrullo L. Stanford: Stanford University Press, 1958; см. так-же Ekman P.Facial Sings: Facts, Fantasies Possibilities // Sight, Sound and Sense. Ed.Sebeok T.A.
Ложь может не иметь оправдания, а может и иметь его. Лжец может и не лгать. Обман - действие умышленное; лжец всегда обманывает намеренно. И он может иметь оправдание только в своих глазах, а мо-жет также и во мнении общества Лжец может быть хорошим - и плохим человеком, приятным – и неприят-ным. Но человек всегда выбирает сам - солгать или сказать правду. И вполне различает ложь и правду .
Патологические обманщики, которые знают, что лгут, но не могут контролировать свое поведение, не являются предметом моего рассмотрения. Также не говорю я и о людях, которые сами не знают, что лгут, и которых называют жертвами самообмана .
Иногда лжец может сам верить собственной лжи. В таком случае он не будет считаться лжецом, и его обман, по причинам, которые я объясню в следующей главе, раскрыть значительно труднее. Случай из жизни Муссолини показывает, как вредно порой верить в свою же собственную ложь: «...в 1938 году состав дивизий [итальянской] армии был сокращен с трех полков до двух, что понравилось Муссолини, поскольку дало ему возможность заявить, что в его армии шестьдесят дивизий, хотя в действительности (по количеству личного состава) их было всего сорок. Эти изменения стали причиной колоссальной дезорганизации армии как раз перед самым началом войны. К тому же он, забыв о своем новаторстве, несколькими годами позже трагиче-ски просчитался в оценке реальной силы своих войск. По-видимому, вводя в заблуждение других людей, себя самого все-таки не стоит обманывать» .
При определении лжи мы должны принять во внимание не только самого лжеца, но и жертву обмана. Она не просит, чтобы ее ввели в заблуждение, и лжец не делает какого-либо предварительного уведомления о своем намерении совершить обман. Было бы, например, странно называть лжецами актеров. Публика заранее согласна принимать их маски за истинные лица - именно поэтому она и ходит в театр. Актеры, в отличие от жуликов, играют свои роли открыто и с общественного одобрения. Также и клиент не будет следовать сове-там брокера, который говорит, что снабжает хотя и убедительной, но недостоверной информацией. Если бы Мэри, пациентка психиатрической клиники, предупредила доктора, что будет выказывать чувства, которых на самом деле не испытывает, лжи не было бы, как ее не было бы и в том случае, если бы Гитлер предупредил Чемберлена, чтобы тот не больно-то доверял его обещаниям.
Я определяю ложь, или обман, как действие, которым один человек вводит в заблуждение другого, делая это умышленно, без предварительного уведомления о своих целях и без отчетливо выраженной со сто-роны жертвы просьбы не раскрывать правды .
Существуют две основные формы лжи: умолчание и искажение .
При умолчании лжец скрывает истинную информацию, но не сообщает ложной. При искажении же лжец предпринимает некие дополнительные действия - он не только скрывает правду, но и предоставляет взамен ложную информацию, выдавая ее за истинную. Зачастую только сочетание умолчания и искажения приводит к обману, но в некоторых случаях лжец может достичь успеха и просто не говоря всей правды.
Не всякий считает умолчание ложью. Многие люди принимают за ложь только откровенное искаже-ние действительности .
_______________________________________________________________________________
Bloomington: Indiana University Press, 197.
Споры о том, могут или не могут лгать животные, все еще продолжаются. Об этом см. Premack D. and Premack A.J. The Mind of an Ape. NewYork: W.W. Norton and Co., 1983. Также: Premack D. and Premack A.J. Communication as Evidence of Thinking // Animal Mind – Human Mind. Ed. Griffin D.R. New York: Springer-Verlag, 1982.
Я сейчас не рассматриваю патологических лжецов и людей, являющихся жертвами самооб-мана, поскольку определить их очень трудно; никакое сообщение лжеца не может быть использо-вано в качестве доказательства; лжец может признаться в чем угодно с целью смягчить наказание.
Я благодарен Майклу А. Ханделу за то, что в своей весьма острой и полемической статье «Обман и разведка» (Intelligence and Deception // Journal of Strategic Studies 5, March 1982, pp.122-154) он приводит эту цитату. Цит. по: Mack Smith D. Mussolini’s Roman Empire, p.197.
Гоффман на этот счет говорил, что если «существуют неоспоримые доказательства лжи, а обманщик, зная об этом, все равно продолжает лгать», то это уже не просто ложь, а наглая ложь. Гоффман не ограничивался только этим определением лжи, его интересовали и другие возможные искажения действительности, в которых различие между правдой и ложью не является столь яв-ным: «...едва ли есть какие-либо ежедневные нормальные дела или взаимоотношения, участники которых не утаивают каких-либо слов или действий ради создания благоприятного впечатления» (обе цитаты взяты из книги: The Presentation of Self in Everyday Life. New York: Anchor Books, 1959, p.59, 64).
Это различие принимается большей частью исследователей лжи. Более подробно о дискуссии на тему практичности применения этого различия при анализе военных обманов см. Handel “In-tellegence”; Whaley B. “Toward a General Theory of Deception // Journal of Strategic Studies 5, March 1982, p.179-192.
Сесилия Бок оставляет термин «ложь» для того, что я называю искажением, а термин «тайна»
Например, в случаях, когда врач не сообщает пациенту о том, что его болезнь смертельна, или муж не говорит жене, что проводит обеденные часы в мотеле с ее лучшей подругой, или полицейский не ставит по-дозреваемого в известность о том, что его беседы с адвокатом прослушиваются, никакой ложной информации не передается. Однако все они подпадают под мое определение лжи. Здесь «обманываемые» не просят ввести их в заблуждение и «умалчивающие» действуют умышленно, без предварительного уведомления о своем на-мерении скрыть некие факты. Информация утаивается умышленно, с намерением, а не случайно. Но бывают и исключения - умолчание нельзя назвать ложью, если существует определенная предварительная договорен-ность на этот счет. Например, в случае, если муж и жена согласны на свободный брак, то есть на возможность не открывать свои измены до тех пор, пока об этом не спрашивается прямо, умолчание о свиданиях в мотеле не будет ложью. Или если пациент заранее просит врача не сообщать плохих новостей о своем здоровье, умолчание также не будет ложью. Однако по закону подозреваемый имеет право на конфиденциальную бесе-ду с адвокатом, и умолчание о нарушении этого права в любом случае является ложью.
Зачастую, если есть возможность выбора формы лжи, обманывающие предпочитают умолчание. Это более выгодно. Да и смолчать обычно легче, чем явно обмануть, так как для этого ничего не надо делать, в то время как при искажении без хорошо разработанной «легенды» всегда есть шанс оказаться уличенным. Авра-ам Линкольн говорил, что у него недостаточно хорошая память, чтобы лгать. Если врач обманывает больного с целью скрыть смертельный исход болезни последнего, он должен очень хорошо запомнить все, что на этот счет сказал ему, дабы несколькими днями позже не впасть в противоречия.
Умолчание предпочитают еще и потому, что оно менее предосудительно, чем искажение. Оно пассив-но, а не активно. К тому же хотя и то и другое может в равной мере повредить жертве обмана, чувство вины, испытываемое лжецом в случае умолчания, гораздо меньше .
Лжец может успокаивать себя мыслью, что жертва знает об обмане и просто не хочет смотреть правде в глаза. Он может думать, например, так: «Моя жена должна знать, что я ей изменяю, потому что она никогда не спрашивает меня о том, где я пропадаю вечерами. Я ведь не обманываю ее, а просто проявляю осторож-ность из доброты к ней. Я предпочитаю не унижать ее и не вынуждаю знать о моих изменах».
Кроме того, умолчание всегда легче оправдать в случае раскрытия правды. 06манщик может сказать, что сам ничего не знал, или забыл, или намеревался отрыться позже и т. д. Когда человек, дав присягу, начи-нает свои показания словами «Если мне не изменяет память...» - он тем самым обеспечивает себе лазейку для оправдания: вдруг позже обнаружится, что он чего-то не рассказал. В этом случае нет необходимости посто-янно помнить придуманное, умышленно удерживаясь на грани между искажением и сокрытием истины (что происходит, когда лжец больше не может просто не говорить; вопрос задан - вызов брошен). Сославшись на забывчивость, можно и вообще избежать необходимости помнить выдуманную историю; достаточно лишь помнить о своей плохой памяти. И если правда вдруг выплывет наружу, лжец всегда сможет заявить, что и не собирался никого обманывать, самого подвела память.
События, связанные с Уотергейтским делом, из-за которого президент Никсон лишился своего поста, превосходно иллюстрируют использование стратегии «забывчивости». Сначала, по мере все большего усиле-ния доказательств причастности к этому делу, были вынуждены выйти в отставку помощники президента Г.Р.Халдеман и Дж.Эрлихман. Давление на Никсона продолжало расти, и место Халдемана занял Александр Хэйг. «Не прошло и месяца с тех пор, как Хэйг вернулся в Белый дом, а уже 4 июня 1973 года они с Никсо-ном обсуждали возможный ответ на серьезные обвинения, выдвинутые в адрес президента Джоном Дином, бывшим советником Белого дома. В магнитофонной записи их беседы, ставшей известной благодаря рассле-дованию в порядке импичмента, Хэйг предложил Никсону сослаться на невозможность вспомнить все детали и таким образом выкрутиться из ситуации» .
Однако сослаться на «забывчивость» можно далеко не всегда. Врач, у которого спрашивают о резуль-татах анализов, не может ссылаться на то, что не помнит их, так же как и полицейский, когда обвиняемый интересуется, нет ли в комнате подслушивающей аппаратуры. На забывчивость можно ссылаться только в незначительных делах или по поводу событий, произошедших достаточно давно. В случае же, например, экс-траординарных событий, о которых люди обычно помнят всю жизнь, не может быть и речи ни о каких оправ-даниях забывчивостью.
Но лжец теряет возможность ограничиться только умолчанием в том случае, если жертва обмана бро-сает ему вызов. Например, если жена спрашивает у мужа, почему никак не может найти его во время обеда,
_______________________________________________________________________________
– для, соответственно, умолчания. Она считает, что такое различие имеет важное моральное зна-чение, и утверждает, что у «лжи существует явная негативная презумпция, в то время как у тайны она может отсутствовать». (Bok S. Secrets. New York: Pantheon, 1982, p.XV.)
Впрочем, Ева Свитсер (Еve Sweetser) высказывает интересное замечание о том, что жертва может чувствовать себя более оскорбленной умолчанием, чем прямым обманом: «Они чувствуют, что от них ускользнули через некую лазейку и лишили возможности сослаться а обман» (Sweetser E. The Definition of a Lie // Cultural Models in Language and Thought. Ed. Quinn N. and Holland D. (in press)).
Rosenbaum D.E. New York Times, December 17, 1980.
он вынужден, дабы сохранить в тайне свою интрижку, что-нибудь солгать. Конечно же, даже самый обычный вопрос: «Как прошел день?» уже подразумевает просьбу о сообщении каких-либо сведений. Однако муж мо-жет упомянуть другие дела и продолжать умалчивать о свидании до тех пор, пока прямо поставленный во-прос не заставит его выбрать между правдой и ложью.
В некоторых случаях приходится лгать с самого начала, поскольку одного молчания недостаточно. Мэри, пациентка психиатрической клиники, не только должна была скрывать свое отчаяние и план само-убийства, но и симулировать хорошее самочувствие, а также желание провести выходные в кругу семьи. При приеме на работу простого умолчания также недостаточно, если есть необходимость ввести администрацию в заблуждение относительно своего предыдущего опыта работы по предлагаемой специальности. Кроме необ-ходимости скрыть неопытность, необходимо еще и сфабриковать подходящий послужной список. Для того чтобы избежать скучной вечеринки, не обидев при этом хозяев, нежелательно ссылаться на то, что вам боль-ше нравится вечер, проведенный дома у телевизора, лучше изобрести какой-нибудь благовидный предлог вроде срочного и важного делового свидания, проблемы с няней, которая не может остаться с детьми, или чего-нибудь в этом духе.
Необходимость прибегнуть к прямому искажению действительности может возникнуть и в том слу-чае, если лжеца явно уличают в том, что он что-то недоговаривает. Такой обман особенно необходим при со-крытии эмоций. И если мимолетное чувство скрыть легко, то с эмоциями, нахлынувшими внезапно, особенно если они достаточно сильны, дело обстоит гораздо сложнее. Кроме того, ужас скрыть сложнее, чем беспокой-ство, а гнев - сложнее, чем досаду. Чем сильнее чувство, тем больше вероятность, что какие-то его признаки могут проявиться, несмотря на все попытки скрыть это. Одним из способов сокрытия переживаемых чувств является имитация эмоций, не испытываемых на самом деле. И порой такая имитация действительно помога-ет скрыть истинные чувства.
Сцена из романа Джона Апдайка «Давай поженимся» является превосходной иллюстрацией этого и многих других, описанных мною явлений. Муж случайно услышал разговор Руфи с любовником. По сюжету романа до этого эпизода Руфи давалось скрывать свою измену, не говоря неправды, но теперь, в ответ на прямой вопрос мужа, она вынуждена солгать; целью ее лжи является необходимость утаить от мужа свою измену. Кроме того, на этом примере хорошо видно, как естественно вплетаются в обман эмоции и как они увеличивают трудность сокрытия правды.
«Джерри [муж Руфи] напугал ее, услышав часть их телефонного разговора с Диком [ее любовником]. Она думала, что он подметает задний двор. А он неожиданно появился из кухни и спросил:
– Это кто звонил? Ее охватила паника.
– Да так, ерунда. Одна женщина из воскресной школы спрашивала, собираемся ли мы записывать Джоанну и Чарли» .
Паника сама по себе не является доказательством лжи, но если бы Джерри ее заметил, то мог бы запо-дозрить Руфь; если бы ей нечего было скрывать, она не паниковала бы. В то же время человек, который ни в чем не виновен, оказавшись на допросе, может испугаться, поэтому следователи часто не обращают внима-ния на такие реакции. Руфь оказалась в сложном положении; ей пришлось лгать неожиданно, без подготовки. Попав в затруднительное положение, она, испугавшись разоблачения, впала в панику, которую трудно было скрыть, что повышало шансы Джерри поймать ее на слове. Единственное, что она могла теперь сделать, - сознаться в своих чувствах, поскольку ей все равно не удалось скрыть их, но солгать в том, что явилось ис-тинной причиной чувств. Она могла признаться, что испугаюсь, но испугалась того, что Джерри ей не пове-рит, а не того, что ей есть что скрывать. Это не сработало бы, если бы ранее не было аналогичных инциден-тов; а поскольку Джерри уже неоднократно выражал сомнение в правдивости Руфи (что опровергалось по-следующими событиями), то одно лишь упоминание о его прежних неудачных обвинениях могло отвести его подозрения и сейчас.
Вероятно, Руфь не смогла бы ввести в заблуждение мужа, если бы попыталась придать своему лицу холодное и бесстрастное выражение картежника. Ведь если Вы хотите скрыть, что у вас дрожат руки, лучше скрестить их или сжать в кулаки, но только не оставлять лежащими у всех на виду; и точно так же очень трудно сохранить лицо спокойным в то время, как губы сами поджимаются, а веки и брови вздрагивают от испуга. Чтобы скрыть эти непроизвольные движения, лучше просто начать скрипеть зубами, покусывать гу-бы, насупливать брови или метать гневные взгляды.
Лучший способ скрыть сильные эмоции - это маска. Но если прикрыть лицо или его часть рукой или отвернуться от собеседника, это, скорее всего, не избавит от необходимости лгать. Самая лучшая маска - фальшивая эмоция. Она не только вводит в заблуждение, но и отлично маскирует истинные чувства. Челове-ку, обуреваемому эмоциями, неимоверно трудно сохранить лицо безмятежным, а руки неподвижными. Когда эмоции берут верх, труднее всего выглядеть бесчувственным, спокойным или безучастным. Лучше избрать тактику, которая позволяет прекратить или скрыть непроизвольные действия, вызванные переживаемыми чувствами.
_______________________________________________________________________________
Updike J. Marry Me. New York: Fawcett Crest, 1976, p.40. Здесь и далее перевод Т.Кудрявцевой (Прим.ред.)
Мгновение спустя Джерри говорит Руфи, что не верит ей. После таких слов ее паника могла бы стать настолько сильной, что скрыть ее было бы просто невозможно. Чтобы замаскировать ее, она могла бы попы-таться изобразить гнев, изумление, удивление; могла рассердиться на Джерри за то, что он не верит ей и сует нос не в свои дела; могла изумиться его недоверию или удивиться, что он подслушивает ее телефонные раз-говоры.
Но не всякая ситуация позволяет лжецу подменять одну эмоцию другой. В некоторых случаях требу-ется решить более сложную задачу - вообще скрыть эмоции. Эзер Вайцман, бывший министр обороны Из-раиля, описывал такую непростую ситуацию. После драматического визита Анвара Садата в Иерусалим во-енные делегации Египта и Израиля сделали попытку вступить в переговоры. Мохаммед эль-Джамаси, глава египетской делегации, во время заседания сообщил Вайцману, что ему известно о том, что Израиль строит новые поселения в Синае. Вайцман понимал, что это может сорвать переговоры, поскольку вопрос о том, может ли Израиль сохранить уже имеющиеся поселения, все еще оставался предметом обсуждения.
«Я был оскорблен, хотя и не мог дать выхода своему гневу. Пока мы здесь обсуждали гарантии безо-пасности, потихоньку подталкивая вагон мира вперед, мои коллеги в Иерусалиме, вместо того чтобы побес-покоиться о законности уже существующих поселений, закладывают еще одно, и как раз в тот момент, когда в переговорах наметился прогресс» .
Вайцман не мог показать, что рассержен на иерусалимских коллег, несмотря на то, что они действова-ли, не посоветовавшись с ним. Он обязан был скрывать чувства, которые испытывал, не используя другие эмоции в качестве маски. Ему нельзя было выглядеть счастливым, испуганным, огорченным, удивленным или возмущенным. Он мог лишь выглядеть внимательным, но бесстрастным, не показывая, что информация, сообщенная Джамаси, может иметь какие-либо последствия. К сожалению, в его книге нет никакого намека на то, преуспел ли он в этом.
Во время игры в покер также нельзя подменять одну эмоцию другой. Игрок, получивший на руки ве-ликолепные карты и возбужденный перспективой сорвать большой банк, должен скрывать любые признаки своего волнения от других игроков. Маскировка подлинного переживания какой-либо другой эмоцией опас-на. Если он попытается прикинуться разочарованным или раздраженным, партнеры подумают, что он вытя-нул плохие карты, и будут ожидать, что он скинет их, а не останется в игре; поэтому у него должно быть бес-страстное, ничего не выражающее лицо. Но если ему нужно скрыть свое разочарование или недовольство плохой взяткой, он может использовать маску, блефуя и пытаясь заставить партнеров скинуться. Изобразив радость или возбуждение, игрок может скрыть свое разочарование и создать впечатление, что у него на руках хорошая карта. Ему могут поверить, особенно если сочтут новичком; предполагается, что опытные игроки в покер в совершенстве владеют талантом сокрытия любых эмоций, касающихся игры .
(Между прочим, обман при игре в покер - умолчание или блеф - не подпадает под мое определение лжи. Никто не ждет от игрока в покер, что он откроет карты. Сами правила игры предполагают, что игроки будут пытаться ввести друг друга в заблуждение.)
В качестве маски может быть использована любая эмоция. Чаще всего для это применяется улыбка, являющаяся противоположностью всех отрицательных эмоций: страха, гнева, огорчения, возмущения и тому подобного. Улыбку предпочитают еще и потому, что благодаря счастливому выражению лица и обмануть гораздо проще. Разочарованный сотрудник улыбается, дабы босс не подумал, будто он обижен на то, что его обошли повышением. Жестокий приятель, высказывая свои критические замечания с улыбкой на лице, может выглядеть доброжелателем.
Другая причина, почему улыбка столь часто используется в качестве маски, заключается в том, что она является частью традиционного приветствия. При встрече, как правило, стараются не говорить о неуда-чах и неприятностях. Напротив, предполагается, что на вопрос: «Как дела?», человек, несмотря на действи-тельное состояние дел, с вежливой улыбкой ответит: «Спасибо, хорошо. А у вас?» Возможно, истинные чув-ства не обнаруживаются не потому, что улыбка является прекрасной маскировкой, а потому, что при вежли-вом обмене приветствиями люди на самом деле весьма редко интересуются тем, как человек себя чувствует в действительности. Это всего лишь простая любезность, желание быть приятным. На такие улыбки редко об-ращают внимание. Люди привыкли не обращать внимания на ложь при вежливом обмене приветствиями. Впрочем, это еще вопрос, является ли такое поведение ложью, поскольку сами правила вежливости подразу-мевают, что подлинные эмоции выказывать не следует.
Еще одной причиной популярности улыбки является то, что это наиболее естественно возникающее выражение лица. Даже младенцы могут улыбаться. Это одно из простейших выражений, используемых ре-бенком
___________________________________________________________________________________
Weizman E. The Battle for Peace New York: Bantam Books, 1981, р. 182.
В своем исследовании игроков в покер Дэвид Гайяно описывает другой прием, используемый профессионалами: «...истинные игроки постоянно болтают на протяжении всей игры, заставляя противников беспокоиться и нервничать... Правда подается как ложь, а ложь выдается за правду. Из сочетания воодушевленной болтовни с размашистыми жестами возникает целый спектакль... Об одном из таких игроков говорили, что он играет так, будто исполняет танец живота» (Hayano D. Poker Lies and Tells // Human Behavior, March 1979, p.20).
специально для того, чтобы выразить удовольствие от общения с другими людьми. А так называемая социальная улыбка порой и вообще почти не сходит с лица. Однако и здесь возможны оплошности: слишком быстрая или, наоборот, излишне затянувшаяся улыбка. Кроме того, улыбка может возникнуть преждевремен-но или опоздать. Но в любом случае «сделать» улыбку достаточно легко, гораздо легче, чем любое другое выражение лица.
А вот намеренное изображение отрицательных эмоций для большинства людей дается с трудом. Бла-годаря исследованию удалось установить (см. главу 4 (Глава 4 МИМИЧЕСКИЕ ПРИЗНАКИ ОБМАНА)), что большинство людей не может преднамеренно вызывать сокращение определенных мышц лица для достовер-ной имитации горя или страха. Немного легче изобразить гнев и отвращение, но и в этом случае чаще всего заметна фальшь. Таким образом, если для успешной лжи предпочтительнее изображать отрицательные эмо-ции, а не улыбку, могут возникнуть трудности. Но встречаются и исключения: например, Гитлер, будучи ве-ликолепным актером, легко и убедительно имитировал отрицательные эмоции. На встрече с послом Велико-британии Гитлер выглядел абсолютно разъяренным, давая понять, что уже не в состоянии обсуждать что-либо еще. Но немецкий чиновник, присутствовавший при этой сцене, писал: «Однако как только за послом захлопнулась дверь, Гитлер хлопнул себя по бедрам, засмеялся и сказал: «Чемберлен не переживет этого; се-годня же вечером его кабинет рухнет» .
Кроме двух основных форм лжи: умолчания и искажения, существует множество разновидностей лжи. Я уже говорил об одной из них при обсуждении случая, взятого из романа Джона Апдайка «Давай по-женимся», в котором Руфи удалось бы скрыть обман, несмотря на охватившую ее панику. Вместо того чтобы пытаться прятать свой испуг, что было довольно-таки трудно сделать, Руфь могла бы признаться в своих чув-ствах, но придумать для них другую причину. Она могла бы заявить, что абсолютно невиновна и испугалась только того, что ей не поверят. Если бы психиатр спросил Мэри, почему она выглядит слегка взволнованной, она также могла бы признаться в том, что действительно волнуется, но скрыть истинную причину своего волнения, сказав, например: «Я очень хочу домой, к семье». Будучи правдивой в своей эмоции, она лгала бы только о вызвавшей ее причине.
Есть еще одна разновидность обмана - говорить правду таким образом, чтобы в это нельзя было пове-рить. Это можно определить как сообщение правды в виде обмана. Когда Джерри спросил Руфь, с кем она говорила по телефону, она могла бы ответить таким образом: «О, я говорила с любовником, он звонит мне каждый час. Поскольку мы с ним занимаемся любовью по три раза в день, нам необходимо быть в постоян-ном контакте, чтобы условливаться о встречах». Такое преувеличение правды грозило бы окончательно сде-лать Джерри посмешищем в случае дальнейших выяснений. Насмешливая интонация или выражение лица при этом также могут способствовать обману.
Другой пример подачи правды в виде обмана показан в фильме, снятом по книге Роберта Дэйли «Принц Города. Правдивая история о полицейском, который слишком много знал». Как видно из подзаголов-ка, это подлинное происшествие, а не фантазия. Его герой - Роберт Лейси - полицейский, ставший тайным осведомителем федерального прокурора с целью добыть свидетельства преступной связи между полицией, адвокатами, залогопоручителями с одной стороны и дельцами наркобизнеса и мафией - с другой. Большинст-во улик он получил при помощи магнитофона, спрятанного под одеждой. Но вот его заподозрили в том, что он тайный осведомитель. И если бы у него обнаружили диктофон, ему вряд ли удалось бы спастись. Я приве-ду здесь фрагмент разговора Лейси с Де Стефано, одним из преступников:
« - Давай сегодня не будем садиться рядом с музыкальным автоматом, а то у меня в прошлый раз за-пись получилась хреновая.
- Это не смешно, - сказал Де Стефано.
Лейси начал хвастать, что он действительно работает на правительство, как и снующая сейчас по залу барменша, у которой радиопередатчик засунут в...
Все вокруг засмеялись, только смех Де Стефано был суховат» .
Лейси выставил Де Стефано посмешищем, нахально сказав ему правду: он действительно не мог сде-лать качественной записи рядом с музыкальным автоматом и действительно работал на правительство. От-крыто признаваясь в этом, да еще и приплетя сюда официантку с якобы спрятанным под юбкой или в бюст-гальтере микрофоном, Лейси добился того, что дальнейшие подозрения Де Стефано делали последнего пол-ным идиотом.
Также близка к подаче правды в виде обмана полуправда. В этом случае правда говорится не полно-стью, не договаривается. Недосказанность или уход от разговора на волнующую тему позволяют обмануть, в общем-то, не прибегая ни к какой собой лжи. Вскоре после упомянутой мной сцены из романа Апдайка «Да-вай поженимся» Джерри, уже лежа с Руфью в постели и прижимаясь к ней, спросил, кого она любит.
«- Я люблю тебя, – сказала она, - и всех голубей на этом дереве, и всех собак в городе, кроме тех, что роются в наших мусорных бачках, и всех котов, кроме того, от которого забеременела наша Лулу. И еще
_______________________________________________________________________________
Bullock A. Hitler. New York: Harper & Row, 1964, rev. ed., p.528. Цит. по Jervis R. The Logic of Im-ages in International Relations. Princeton, University Press, 1970.
Daley R. The Prince of the City. New York: Berkley Books, 1981, p.101.
люблю спасателей на пляже и полисменов в городе - кроме того, который отругал меня за то, что я не там развернула машину, и я люблю некоторых из наших ужасных друзей, особенно когда выпью...
- А как ты относишься к Дику Матиасу? [Дик – любовник Руфи.]
- Мне он безразличен» .
Еще одна возможность солгать, не говоря неправды, – это сбивающая с толку увертка (dodge). Вот ка-кой забавный прием предложил один газетный обозреватель для разрешения старой, навязшей в зубах про-блемы – что сказать приятелю, который просит вас оценить свой последний опус, который вам на самом деле сосем не нравится. Представьте себе: вы на открытии выставки вашего друга. Его работы вам показались ужасными, однако, прежде чем вы успели улизнуть, друг подбежал к вам и поинтересовался вашим мнением. «Джерри, – говорите вы (предположим, художника зовут Джерри), пристально глядя ему в глаза и как бы обессилев от избытка эмоций, – Джерри, Джерри, Джерри». Заключите его в объятия, посмотрите ему в глаза. Десять из десяти, что Джерри в конце концов вырвется из ваших объятий и, скромно пробормотав что-нибудь, убежит... Возможны варианты. Попробуйте возвышенную интонацию утонченного искусствоведа, призывающего невидимых свидетелей: «Джерри. Джер-ри. Ну что тут можно сказать?..» Или более обманчи-вым низким тоном: «Джерри, у меня нет слов...» Или что-нибудь ироничное: «Джерри... Все вокруг только и говорят об этом...» .
Преимущество этой уловки перед полуправдой и подачей правды в виде обмана в том, что лжецу здесь вообще не нужно говорить никакой неправды. Однако я считаю это ложью, так как налицо преднаме-ренная попытка ввести в заблуждение без предварительного уведомления.
Любой из этих обманов может быть обнаружен благодаря некоторым моментам в поведении лжеца. Есть два вида признаков обмана – ошибка может раскрыть правду, а может только навести на мысль, что вам лгут, однако правда при этом так и останется нераскрытой. Когда лжец нечаянно выдает себя, я называю это утечкой информации. Когда же лжеца выдает его поведение, но правда при этом не обнаруживается, я назы-ваю это информацией о наличии обмана. Если бы лечащий врач заметил, что Мэри сжимает руки, говоря о своем хорошем самочувствии, у него была бы причина заподозрить ее во лжи. Но он не мог знать, что именно чувствует пациентка; Мэри могла злиться на больницу, испытывать отвращение к самой себе или страх перед будущим. Ее истинные чувства можно было бы обнаружить благодаря выражению лица, интонации, оговор-кам или определенным жестам.
Информация о наличии обмана дает ответ только на вопрос, лжет человек или нет, но не открывает истины. Истина же может быть открыта лишь благодаря утечке информации. Впрочем, часто вопрос, лжет человек или нет, более важен, чем вопрос о том, что именно он скрывает, а для этого вполне достаточно ин-формации о наличии обмана и в утечке информации нет особой нужды. Правду, в случае необходимости, можно узнать и как-нибудь иначе. Если работодатель при приеме на работу заметит, что кандидат говорит неправду, этого может быть вполне достаточно для отказа, и ему не так уж важно знать, что именно скрывает от него претендент.
Но не всегда этого достаточно. Иногда бывает необходимо точно знать, что именно скрывают. Обна-ружения того факта, что сотрудник, которому, доверяли, растратил казенные деньги, может быть недостаточ-но. Информация о наличии обмана может навести на мысль, что сотрудник лжет; это, в свою очередь, может позволить задать ему прямой вопрос и добиться признания. Однако, даже если инцидент исчерпан, сотрудник уволен и дознание закончено, руководитель может продолжать доискиваться полной правды; его может заин-тересовать вопрос, как именно сотрудник совершил хищение и что сделал с присвоенными деньгами. Если бы Чемберлен заметил какие-нибудь признаки обмана, он мог бы понять, что Гитлер лжет; однако в той си-туации полезно было бы еще и узнать действительные планы Гитлера.
Иногда утечка информации обеспечивает только часть той правды, которую жертва обмана хотела бы узнать; она выдает больше, чем просто информацию о наличии обмана, но не раскрывает утаиваемое полно-стью. Вернемся к эпизоду из романа «Давай поженимся». Джерри неожиданно услышал телефонный разго-вор Руфи с любовником. Когда Джерри спросил ее об этом, Руфь могла чем-нибудь выдать свою панику, на-пример, у нее могли задрожать губы. Это могло указать на то, что она лжет. Однако эта информация о нали-чии обмана не помогла Джерри обнаружить ни того, что скрывалось за ложью, ни того, с кем она разговари-вала. Однако кое-что он все-таки уловил:
«– ...Все дело в твоей интонации.
– Вот как? А какая же у меня была интонация? – Ей захотелось хихикнуть. Он смотрел куда-то в про-странство, словно решал некую проблему. Он выглядел усталым, юным и тощим. Волосы у него были слиш-ком коротко подстрижены.
– Не такая, как всегда, – сказал он. – Более теплая. Это был голос женщины.
– Но ведь я и есть женщина.
– Когда ты говоришь со мной, – сказал он, – голос у тебя совсем девчоночий» . Таким голосом не го
_______________________________________________________________________________
Updike. Marry Me, p.90.
Carrol J. Everyday Hypocrisy – A User Guide. San Francisco Chronicle, April 11, 1983, p.17.
Updike. Marry Me, p.90.
говорят с учителями воскресной школы, зато он вполне уместен для разговора с любовником. Тон ее голоса явно свидетельствовал о супружеской измене, но не позволял узнать ничего более. Ни того, сколько времени уже продолжаются эти отношения, ни того, кто является счастливым соперником. Однако тон ее голоса вы-дал гораздо больше, чем можно узнать только благодаря информации о наличии обмана, всего лишь наводя-щей на мысль о лжи.
Я определил ложь как действие, которым один человек вводит в заблуждение другого, делая это умышленно, без предварительного уведомления о своих целях и без отчетливо выраженной со стороны жертвы просьбы не раскрывать правды. Существуют две основные формы лжи: умолчание (сокрытие правды) и искажение (сообщение ложной информации). Есть еще разновидности лжи, такие как: со-крытие истинной причины эмоции; сообщение правды в виде обмана; полуправда и сбивающая с тол-ку увертка. И наконец, существуют два вида признаков обмана: утечка информации (лжец выдает себя нечаянно) и информация о наличии обмана (поведение лжеца выдает лишь то, что он говорит неправ-ду).
Утечка информации и информация о наличии обмана являются ошибками. Но ошибки случаются не всегда; иногда лжец ведет себя безупречно. В следующей главе мы поговорим о том, почему лжецы все же порой ошибаются и обман не удается.
№9 контакт с7ка не позволяет кидать большие тексты, остаеться надеяться только на родной бб
зы советую всем начать читать, очень интересная книга. Кому будет интересно выложу еще
Продолжаю книгу Пола Экмана - Психология лжи
Глава 2 ПОЧЕМУ ЛОЖЬ ИНОГДА НЕ УДАЕТСЯ
Это происходит по многим причинам. Жертва обмана может случайно наткнуться на улики, обнару-жив спрятанные документы или предательское пятно от губной помады на носовом платке. Обманщика мо-жет кто-нибудь выдать. Завистливый коллега, покинутый супруг, платный информатор – все они способст-вуют раскрытию обмана. Однако нас интересуют только ошибки, происходящие непосредственно в процессе обмана, ошибки, совершаемые лжецом вопреки его желанию; нас интересует ложь, выдаваемая поведением обманщика. Признаки обмана могут проявляться в мимике, телодвижениях, голосовых модуляциях, глота-тельных движениях, в слишком глубоком или же, наоборот, поверхностном дыхании, в длинных паузах меж-ду словами, в оговорках, микровыражениях лица, неточной жестикуляции. Почему лжецы допускают такие промахи в поведении? Ведь порой этого не происходит. И тогда лжец выглядит безупречно; ничто не выдает его обмана. Но почему все-таки это происходит не всегда? В первую очередь, по двум причинам: одна из них касается разума, другая – чувств.
Неудачная линия поведения
Лжец не всегда знает наперед, что и где придется солгать. У него также не всегда есть время для того, чтобы выработать линию поведения, отрепетировать и заучить ее. Руфь, в процитированном эпизоде из ро-мана Апдайка «Давай поженимся», не ожидала, что муж нечаянно услышит ее телефонный разговор с лю-бовником. Выдуманная на ходу отговорка о звонке из воскресной школы выдавала ее, поскольку не совсем соответствовала тому, что услышал муж.
Но и в случае достаточно успешного обмана, когда линия поведения хорошо продумана, лжец может оказаться не настолько умен, чтобы предусмотреть все возможные вопросы и приготовить ответы на них. А порой, когда обстоятельства меняется непредвиденным образом, недостаточно даже исключительной ловко-сти, и эффективная ранее линия поведения становится бесполезной. Во время расследования присяжными Уотергейтского дела федеральный судья Джон Дж. Сайрика, объясняя свою реакцию на показания Фреда Базхарта, советника президента Никсона, описал такой случай: «Первая же проблема, с которой столкнулся Фред Базхарт, пытаясь объяснить пробелы в магнитофонных записях, заключалась в том, чтобы сделать свою версию как можно более правдоподобной. Сначала он сказал, что запись встречи президента с Дином от 15 апреля отсутствует из-за неисправности таймера... Но затем изменил свое первоначальное объяснение. [Баз-харт узнал о существовании свидетельств того, что в действительности таймеры работали.] Он заявил, что встреча с Дином 15 апреля... не была записана из-за недостатка места на двух имеющихся в распоряжении пленках, так как день был очень насыщен» .
Но бывает, что лжец меняет линию поведения даже и без всякого давления обстоятельств, а просто из-за собственного беспокойства, и затем не может быстро и последовательно отвечать на возникающие вопро-сы.
Любой из этих промахов (неумение предвидеть необходимость лжи, подготовить нужную линию по-ведения и адекватно реагировать на меняющиеся обстоятельства, придерживаться первоначально принятой линии поведения) дает легко узнаваемые признаки обмана. То, что говорит человек, противоречит либо само себе, либо уже известным или выплывающим позже фактам. Но даже такие явные признаки обмана не всегда настолько просты и надежны, как это может показаться на первый взгляд. Наоборот, порой слишком гладкая линия поведения может быть признаком мошенника, хорошо отрепетировавшего свою роль, и некоторые жу-лики специально совершают незначительные ошибки для того, чтобы обман выглядел достовернее. Репортер криминальной хроники Джеймс Фелан приводит очаровательный пример такого трюка.
Миллиардера Хьюса, игравшего важную роль в кинобизнесе, владельца авиакомпании и самого боль-шого игорного дома в Лас-Вегасе, никто не видел годами, что весьма подогревало интерес публики. Хьюс не показывался на людях так долго, что некоторые уже сомневались в его действительном существовании. Ка-ково же было всеобщее удивление, когда некий Клиффорд Ирвинг заявил, что такой затворник вдруг разре-шил ему написать свою биографию. Издательство МсGraw-Hill заплатило Ирвингу 750 тыс. долларов только за возможность публикации этой биографии, а журнал «Лайф» – 250 тыс. за возможность публикации трех отрывков из нее. И это оказалось блефом! Клиффорд Ирвинг был «великим мошенником, одним из лучших. Например, когда мы беседовали с ним, пытаясь его расколоть, он не сделал ни одной ошибки и рассказывал свою историю каждый раз одинаково. Были лишь незначительные противоречия, но когда мы ловили его на этом, он легко признавал их. У жулика средней руки всегда имеется в распоряжении какая-нибудь превос-ходно сочиненная история, которую он может рассказывать сколько угодно и никогда не собьется. Честный же человек обычно делает небольшие ошибки, особенно в таких длинных и сложных историях, как у Клиффа. И Клифф был достаточно умен для того, чтобы знать это, – он прекрасно сыграл роль честного человека. Ко-гда мы пытались поймать его на чем-нибудь, что могло уличить его во лжи, он спокойно говорил: «Да. Не-бось теперь обо мне невесть что подумают. Ну да ничего не поделаешь, что было, то было». Он выглядел аб-солютно искренним, порой не боясь говорить даже в ущерб себе, а на самом деле просто врал как сивый ме-рин» .
___________________________________________________________________________________
Sirica J.J. To Set the Record Stright. New York: New American Library, 1980, p.142.
Phelan J. Scandals, Scamps and Scoundrels. New York: Random House, 1982, p.22.
Против такой хитрости средства нет, и многим жуликам обман удается. Но большинство лжецов ис-кустны не настолько.
Отсутствие подготовки или неумение придерживаться первоначально избранной линии поведения, как правило, дают признаки обмана, заключающиеся не в том, что говорит обманщик, а в том, как он это де-лает. Необходимость обдумывать каждое слово (взвешивать возможности и осторожно выбирать выражения) обнаруживает себя в паузах или в более тонких признаках, таких, например, как напряжение век и бровей, а также в изменениях жестикуляции (более подробно это описано в главах 3 и 4 (Глава 3 ОБНАРУЖЕНИЕ ОБ-МАНА ПО СЛОВАМ, ГОЛОСУ И ПЛАСТИКЕ и Глава 4 МИМИЧЕСКИЕ ПРИЗНАКИ ОБМАНА)). Тщатель-ность подбора слов не всегда является признаком обмана, хотя порой это и так. Например, когда Джерри спросил Руфь, с кем она говорила по телефону, ее осторожность в подборе слов свидетельствовала о лжи.
Ложь и чувства
Невозможность заранее продумать и отрепетировать линию поведения только одна из причин, по ко-торым совершаются ошибки, дающие признаки обмана. Гораздо больше ошибок происходит из-за эмоций, которые трудно подделать или скрыть. Не всякая ложь сопровождается эмоциями, но если это происходит, то представляет для лжеца особые трудности. Попытка скрыть нахлынувшие эмоции может обнаружить себя в словах, но случаи подобных оговорок довольно редки. Обычно не так уж и сложно ничего не говорить о сво-их чувствах, но скрыть выражение лица, сдержать участившееся дыхание или избавиться от внезапно воз-никшего комка в горле не так-то просто.
Это происходит непроизвольно, буквально в какие-то доли секунды, не оставляя ни выбора, ни време-ни на обдумывание. В романе «Давай поженимся», когда Джерри обвинил Руфь во лжи, ей не составило осо-бого труда удержать готовые сорваться с губ слова: «Да, это правда!» Но ею овладела паника оттого, что ее измена открыта, и эта паника выразилась в определенных видимых и слышимых признаках. Паника началась помимо ее воли, и остановить ее она не могла. Ее состояние вышло из-под контроля. Такова, я полагаю, и во-обще природа эмоционального переживания.
Люди испытывают эмоции не по собственному произволу. Напротив, эмоции захватывают людей; и страх, и гнев возникают помимо их воли. Но люди не только не выбирают свои эмоции, они еще и не могут по собственному произволу управлять их внешними проявлениями. Руфь не могла просто взять и прекратить панику. У нее не было кнопки, на которую можно было нажать и остановить эмоциональную реакцию. Порой вообще нет возможности контролировать свои действия, особенно если нахлынувшие эмоции очень сильны. Часто этим даже объясняют многие дурные поступки, хотя это и не всегда простительно: «Я не хотел кричать (бить по столу, оскорбить, ударить вас), но я был не в себе. Я ничего не мог с собой поделать».
Когда эмоция нарастает постепенно, начинаясь с малого (скорее досада, чем ярость), изменения в по-ведении невелики и скрыть их относительно легко, особенно если человек отдает себе отчет в своих чувствах. Однако для большинства людей это не так. Если эмоция возникает не вдруг и не является особо сильной, она может казаться заметной скорее для других, чем для переживающего ее человека, по крайней мере до тех пор, пока не станет более интенсивной. Но сильные эмоции труднее контролировать. Кроме того, чтобы скрыть интонацию, мимику или специфические телодвижения, возникающие при эмоциональном возбуждении, тре-буется определенная борьба с самим собой, в результате чего даже в случае удачного сокрытия испытывае-мых в действительности чувств, могут оказаться заметными направленные на это усилия, что и явится в свою очередь признаком обмана.
Скрывать эмоции нелегко, но не менее трудно и фальсифицировать их, даже в том случае, когда это делается не по необходимости прикрыть ложной эмоцией настоящую. Для этого требуется несколько больше, чем просто заявить: я сержусь или я боюсь. Если обманщик хочет, чтобы ему поверили, он должен и выгля-деть соответствующим образом, а его голос и в самом деле звучать испуганно или сердито. Подобрать же не-обходимые для успешной фальсификации эмоций жесты или интонации голоса не так-то просто. К тому же очень немногие люди могут управлять своей мимикой (см. главу 4 (Глава 4 МИМИЧЕСКИЕ ПРИЗНАКИ ОБМАНА)). А для успешной фальсификации горя, страха или гнева необходимо очень хорошее владение мимикой.
Фальсифицировать эмоции еще труднее, когда это делается с целью скрыть действительно пережи-ваемое чувство. Выглядеть сердитым и так достаточно трудно, но если в это время человек испытывает страх, его может просто разорвать от эмоций. Страх толкает человека к одним внешним проявлениям, а попытка казаться сердитым – к другим. Брови, например, от страха невольно взлетают вверх. Для того же, чтобы фальсифицировать гнев, человеку нужно их опустить. Часто признаки такой внутренней борьбы между испы-тываемыми и фальшивыми эмоциями и выдают обман.
А как насчет лжи, которая не возбуждает чувств, – лжи о поступках, планах, мыслях, намерениях, фактах или фантазиях? Можно ли обнаружить с помощью поведения такую ложь?
Чувства и ложь
Не для всякого обмана необходимо скрывать или фальсифицировать эмоции. Растратчик скрывает факт кражи денег. Плагиатор скрывает, что присвоил чужую работу, и претендует на собственное авторство. Какой-нибудь мужчина скрывает свои годы, закрашивая седые волосы и скидывая себе в разговорах лет семь. Впрочем, эмоции возможны и здесь. Мужчина может стесняться своего желания казаться моложе, и, чтобы преуспеть в обмане, ему придется скрывать еще и смущение. Плагиатор может чувствовать презрение к тому, кого вводит в заблуждение, и должен будет скрывать не только источник своей работы и отсутствие способ-ностей, на которые претендует, но еще и свое презрение. Растратчик может почувствовать удивление, когда в том, что совершил он, обвинят кого-нибудь другого, и ему придется скрывать свое удивление или, по крайней мере, его причину.
Таким образом, обману редко не сопутствуют какие-либо эмоции, и лжецы далеко не всегда старают-ся их скрывать. Скрывать же возникающие при обмане эмоции, дабы ложь не была обнаружена, необходимо. Спутниками лжи могут оказаться совершенно различные эмоции, но чаще всего переплетаются с обманом три из них – боязнь оказаться разоблаченным, чувство вины по поводу собственной лжи и то чувство востор-га, которое порой испытывает обманщик в случае удачи, – они и заслуживают наиболее пристального внима-ния.
Страх разоблачения
Страх разоблачения в слабой форме не опасен, наоборот, не позволяя расслабиться, он может даже помочь лжецу избежать ошибок. Поведенческие признаки обмана, заметные опытному наблюдателю, начи-нают проявляться уже при среднем уровне страха. Но сильный страх разоблачения свидетельствует лишь о том, что человек чего-то очень боится. Если у лжеца есть возможность убедиться, что боязнь разоблачения будет очень велика, он может решить, что рисковать не стоит, и, возможно, не станет лгать. Если же он уже солгал, верная оценка своего эмоционального состояния поможет ему уменьшить или вообще скрыть свой страх. Однако информация о возможном наличии у лжеца боязни разоблачения может быть хорошим под-спорьем для верификатора. Он будет гораздо бдительнее в отношении именно признаков страха, если знает, что подозреваемый очень боится быть пойманным.
То, в какой мере боязнь разоблачения может отразиться на чувствах лжеца, зависит от множества фак-торов. И первым из них, который обязательно следует принимать во внимание, является представление лжеца об умении обманываемого человека распознавать ложь. Если тот, с кем он имеет дело, известен как против-ник слабый, мягкий и доверчивый, боязнь разоблачения обычно не велика. С другой стороны, если приходит-ся иметь дело с человеком, имеющим репутацию опытного верификатора, боязнь разоблачения может быть очень сильной. Родители часто убеждают своих детей, что запросто обнаружат любой их обман: «Мне доста-точно только посмотреть в твои глаза, и я сразу же пойму, лжешь ты или нет». Ребенок, сказавший неправду, может испугаться настолько, что тут же будет пойман; либо его выдаст страх, либо он сам признается во лжи, решив, что шансов на успех у него всё равно нет.
В пьесе Теренса Раттигана «Мальчик Уинслоу» и в фильме 1950 года, снятом по ней, отец использу-ет этот прием весьма успешно. Его сын Ронни был отчислен из военно-морской школы по обвинению в краже денег:
«Артур (отец). В этом письме говорится, что ты украл почтовый перевод. (Ронни собирается что-то сказать, но Артур останавливает его.) Подожди, ни слова, пока не выслушаешь, что я тебе скажу. Ответишь мне только после того, как выслушаешь меня. Я не буду сердиться на тебя, Ронни, в том случае, если ты ка-жешь мне правду. Но если ты мне солжешь, я все равно узнаю это, потому что ложь между мной и тобой не-возможна. Я узнаю правду, Ронни. Подумай об этом, прежде чем решишься отвечать. (Он замолчал.) Ты ук-рал этот перевод?
Ронни (в нерешительности). Нет, отец, я не делал этого.
(Артур делает шаг по направлению к нему.)
Артур (пристально глядя ему в глаза). Ты украл этот перевод?
Ронни. Нет, отец, я не крал. (Артур продолжает смотреть ему в глаза еще секунду, затем облегченно вздыхает.)» .
Артур поверил Ронни, и далее в пьесе рассказывается об огромных усилиях отца и всей семьи, сде-лавших все, чтобы отстоять Ронни.
Родители не всегда могут использовать стратегию Артура для того, чтобы добиться правды. У ребен-ка, который раньше много раз успешно обманывал своего отца, нет причины думать, что это вдруг может не получиться. К тому же далеко не все родители могут действительно простить проступок своего ребенка даже в случае чистосердечного признания, поэтому ребенок, исходя из своего предыдущего опыта общения с ро-дителями, может им просто не поверить, если они вдруг предложат ему прощение в обмен на признание. Ре-бенок должен доверять отцу, и, несомненно, отец должен быть достоин доверия. Отец, который прежде не верил своему сыну, постоянно подозревал его в чем-нибудь, может пробудить страх и в невиновном ребенке. Здесь мы сталкиваемся с одной из главных проблем, возникающих при попытках изобличения лжи, – невоз
___________________________________________________________________________________
Теренс Раттиган, известный английский драматург, родился в 1911 году, получил образование в Оксфордском университете. Дебютировал как драматург в 1934 году комедией «Первый эпизод», завоевав на ближайшие десятилетия многие театры Англии и США. В 50-х годах его пьесы стави-лись и в Советском Союзе, например драма «Огни на старте» продержалась на МХАТовской сцене не один сезон. Многие его пьесы были экранизированы; две из их А. Асквитом – «Мальчик Уинслоу» и «Версия Браунинга». (Прим. ред.).
Rattigan T. The Winslow Boy. New York: Dramatists Play Service Inc. Acting Edition, 1973, p.29.
невозможностью отличить боязнь незаслуженного обвинения от боязни разоблачения. Проявления страха и в том и в другом случае выглядят одинаково.
Эта проблема характерна не только для отношений между родителями и детьми. Понять, с чем именно мы имеем дело – с боязнью незаслуженного обвинения или с боязнью разоблачения, очень непросто в любой ситуации» Причем трудности эти лишь возрастают в случае, если распознать обман пытается человек недо-верчивый, на все взирающий с подозрением; для него с каждым разом отличить боязнь незаслуженного обви-нения от боязни разоблачения будет все труднее и труднее. Правда, в результате длительной практики ус-пешных обманов боязнь разоблачения уменьшается. Муж, меняющий десятую любовницу, особо не беспоко-ится о том, что его уличат. У него за плечами большой опыт, позволяющий прекрасно предусмотреть, что и как нужно скрыть. Но самое главное, он уверен, что в случае чего всегда сможет выкрутиться; а самоуверен-ность тоже снижает боязнь разоблачения. И тогда уже лжец может совершать ошибки просто из-за беспечно-сти, то есть некоторая боязнь разоблачения даже полезна для лжеца.
Принцип работы детектора лжи основан на том же стереотипе, и, следовательно, детектор так же уяз-вим, как и человек, поскольку обнаруживает не сам обман, а только эмоциональное возбуждение. Его прово-да присоединены к подозреваемому лишь для того, чтобы указывать на физиологические изменения. Повы-шение же давления или усиление потоотделения сами по себе не являются признаками обмана. То, что руки становятся влажными и сердце начинает биться сильнее, свидетельствует лишь о возникновении некой эмо-ции – и только. Однако перед тестированием на детекторе многие операторы пытаются убедить подозревае-мого, используя так называемую «стимуляцию», что аппарат никогда не терпит неудачу в разоблачении лже-цов.
Для этого чаще всего подозреваемому предлагают убедиться, что машина в состоянии определить карту, которую тот выбрал из колоды. После того как испытуемый выберет карту и возвратит ее в колоду, оператор начинает показывать ему карту за картой и просит каждый раз говорить «нет», даже если тот видит карту, которую выбрал. Некоторые из операторов при этом не ошибаются никогда, но лишь потому, что, не доверяя показаниям детектора, используют крапленые карты. В оправдание своего обмана они приводят два следующих соображения. Если подозреваемый невиновен, необходимо убедить его в том, что машина не ошибается, иначе боязнь незаслуженного обвинения может погубить его при испытании. Если же он виновен, необходимо заставить его бояться разоблачения, иначе машина окажется просто бесполезной. Впрочем, большинство операторов не занимаются такого рода обманами и вполне полагаются на показания детектора; они верят, что показания детектора действительно помогут им узнать, какая карта извлекалась подозревае-мым .
Да, подозреваемый должен поверить в способность верификатора разоблачить ложь (как это и было в «Мальчике Уинслоу»). И тогда признаки страха будут плохим свидетельством лишь в том случае, если во-просы недостаточно продуманы, то есть могут вызвать страх и у того, кто говорит правду. Впрочем, проверки на детекторе лжи не удаются не только потому, что некоторые испытуемые боятся незаслуженного обвине-ния или испытывают волнение по каким-либо другим причинам во время тестирования, но также и потому, что некоторые преступники просто не верят в магическую силу машины. Они знают, что могут обмануть ее; а зная это, и делают это без труда .
Другая параллель с «Мальчиком Уинслоу» состоит в попытках оператора детектора лжи добиться признания во что бы то ни стало. Как отец заявлял о своей особой способности к разоблачению лжи, стремясь заставить сына признаться, если тот виноват, так и некоторые операторы пытаются вытянуть признание, убе-ждая своих подозреваемых в том, что машину не проведешь. Когда подозреваемый не сознается, некоторые операторы детектора лжи оказывают на него давление, заявляя, что, судя по показаниям машины, он говорит неправду. Всегда есть надежда, что в связи с нарастанием опасности разоблачения виновный все-таки в конце концов признается. Невиновный же снесет ложные обвинения или, возможно, начнет доказывать свою неви-новность. К сожалению, в такой ситуации некоторые невиновные могут сделать ложное признание лишь для того, чтобы избавиться от психологического давления.
У оператора детектора лжи обычно нет права родителя прощать преступление в случае признания в нем. Следователь же, допрашивая подозреваемого, имеет возможность хотя бы намекнуть на то, что добро-вольное признание может смягчить наказание. Хотя обычно следователь и не в состоянии предложить полное прощение, в надежде выжать признание он может предложить прощение психологическое, то есть не стыдить или не угрожать справедливым возмездием. Следователь может сочувственно объяснить, что прекрасно по-нимает преступника и что, возможно, сам поступил бы так же на его месте. Или же предложить подозревае-мому
___________________________________________________________________________________
Эта история рассказана в книге Дэвида Ликкена «Тремор в крови: польза и вред детектора лжи» (Lykken D. A Tremor in the Blood: Uses and Abuses of the Lie Detector. New York: McGraw Hill, 1981).
Некоторые специалисты по детектору лжи считают, что вера подозреваемого в точность ре-зультатов, полученных с помощью машины, не имеет значения. Эти и другие выводы о тестирова-нии с помощью детектора лжи, а также об использовании при этом поведенческих признаков обма-на, мы обсудим в Глава 6 ДЕТЕКТОР ЛЖИ В КАЧЕСТВЕ ВЕРИФИКАТОРА.
спасительное объяснение мотивов преступления. В качестве примера можно привести отрывок из маг-нитофонной записи, сделанной на допросе человека, подозреваемого в убийстве и впоследствии оказавшегося невиновным. Следователь говорит подозреваемому:
«Да, так часто бывает; то окружение, то болезнь, то еще что-нибудь так и толкает тебя сделать что-нибудь этакое... Иногда и сам толком не понимаешь, что происходит. Совершишь что-нибудь под влиянием страсти или гнева или из-за какого-нибудь заскока. А потом самому противно даже вспоминать об этом; и хотелось бы поправить, да не знаешь как» .
До сих пор мы обсуждали влияние репутации верификатора на возникновение боязни разоблачения у лжеца и страха незаслуженного обвинения у говорящего правду. Другой фактор, влияющий на боязнь разо-блачения, – личность самого лжеца. Некоторым людям ложь дается очень тяжело, в то время как другие лгут прямо-таки с пугающей легкостью. Причем гораздо больше известно о людях, которые лгут легко, чем о тех, кто на это не способен. Однако мне удалось получить некоторую информацию и о таких людях в ходе иссле-дований на предмет утаивания отрицательных эмоций.
В 1970 году я начал серию экспериментов в надежде подтвердить признаки обмана, обнаруженные мной при тщательном анализе фильма с записью беседы пациентки психиатрической клиники Мэри с ее ле-чащим врачом (см. ВВЕДЕНИЕ). Напомню, Мэри скрыла от доктора свое отчаяние, желая добиться разреше-ния уйти на выходные домой и там, освободившись от надзора, совершить новую попытку самоубийства. Я проверял сходные случаи лжи у других людей, пытаясь убедиться, проявляются ли в их поведении те же при-знаки обмана, которые были обнаружены у Мэри. Надежды найти достаточное количество клинических при-меров было мало. Хотя часто и можно заподозрить, что пациент лжет, точно установить это удается довольно редко, разве что он сам в этом признается (как это и было в случае с Мэри). Поэтому единственное, что мне оставалось, – создать на основе случая с Мэри экспериментальную ситуацию, в которой я имел бы возмож-ность увидеть ошибки, возникающие в моменты лжи.
Для того чтобы оказаться в ситуации, в которой была Мэри, участники эксперимента должны были испытывать очень сильные отрицательные эмоции и быть очень заинтересованными в том, чтобы скрыть их. Я показывал испытуемым фильмы с отвратительными медицинскими сценами, призывая их скрывать какие-либо признаки своих переживаний во время просмотра. Однако первый мой эксперимент провалился – никто даже не попытался достичь успеха. Я не мог себе и представить поначалу, как трудно заставить людей лгать в лабораторных условиях. Люди смущаются, зная, что ученые смотрят на их дурное поведение. А отсутствие особой заинтересованности приводит к тому, что ложь в экспериментальных условиях получается менее убе-дительной, чем в реальной жизни. Тогда в качестве испытуемых я выбрал студенток медицинского колледжа, потому что для них был значим успех и велика степень риска именно в таком виде лжи. Будущие медсестры должны уметь скрывать любые отрицательные эмоции, возникающие при виде хирургических или других неприятных сцен. И им была предложена возможность попрактиковаться в навыках, необходимых для после-дующей работы. Другой причиной выбора медсестер в качестве испытуемых было стремление избежать эти-ческой проблемы, возникающей при демонстрации сцен с обилием крови неподготовленным людям. Таким образом, студентки медицинского колледжа оказались идеально подходящими для работы с такого рода ма-териалами. Инструкции, которые я им дал, были следующими: «Представьте себе, что вы работаете в пункте оказания неотложной помощи и к вам бросается мать с сильно искалеченным ребенком. Вы не имеете права показывать ваши чувства, даже если знаете, что ребенок испытывает ужасную боль и у него мало шансов вы-жить. Вы должны сдерживать свои собственные чувства и успокаивать мать до прихода врача. Или же пред-ставьте, что вы будете делать, когда вам придется мыть судно пациента, который не в состоянии контролиро-вать действия своего кишечника. Он и без того смущен и стыдится того, что оказался в положении грудного младенца. Вы, возможно, испытываете отвращение, но вы должны скрывать это чувство. И эксперимент предлагает вам шанс проверить вашу способность контролировать выражение ваших чувств, а также – по-практиковаться в этом. Вначале вы посмотрите приятный фильм, показывающий красочные сцены из жизни океана. Во время просмотра вы должны искренне описывать ваши чувства собеседнику, не имеющему воз-можности видеть, какой именно фильм вы смотрите. Затем вы увидите несколько самых наихудших сцен, какие только могли бы себе представить за годы работы в медицинском учреждении. Но при просмотре этих сцен вы должны скрывать ваши реальные переживания, чтобы собеседник подумал, что вы смотрите еще один приятный фильм; вы можете, например, сказать, что вам показывают прелестные цветы из Парка Золо-тых Ворот в Сан-Франциско. Прошу приложить максимум усилий».
Мы отобрали самые тяжелые фильмы, какие только смогли найти. На предварительной стадии мы об-наружили, что многих крайне расстроил фильм о больных с тяжелыми ожогами, особенно после того как они узнавали, что эта ужасная боль не может быть облегчена никакими медикаментами. Другие были расстроены сценой ампутации, отчасти из-за обилия крови, а отчасти из-за мысли о чувствах человека после того, как он проснется и осознает, что у него нет конечности. Мы смонтировали оба фильма таким образом, будто жертве ожога делают ампутацию. Используя эти ужасные фильмы, мы обнаружили, как хорошо люди могут скры-вать очень и очень сильные отрицательные эмоции, особенно когда они хотят или должны сделать это.
Так как конкурс в медицинский колледж нашего университета очень высок, эти молодые студентки уже преодолели сложную систему тестирования, имели отличные отметки и превосходные характеристики. Однако, несмотря на это, все они заметно отличались друг от друга умением скрывать свои чувства. Некото-рые делали то просто великолепно, в то время как другим не удавалось скрыть ничего. Побеседовав с этими девушками после эксперимента, я выяснил, что неспособность лгать о время просмотра отвратительных фильмов никак с экспериментом самим по себе не связана. Некоторые студентки и вообще не умели скрывать своих чувств. Такие люди есть, и они особенно уязвимы для боязни разоблачения. Им кажется, то любой че-ловек, только посмотрев на них, сможет сразу же сказать, лгут они ли нет. Что в конце концов и происходит на самом деле. Затем я проверил всех студенток, предложив им множество всевозможных тестов, и, к моему удивлению, обнаружил, что не умеющие лгать ничем не отличаются (на основании этих тестов) от прочих своих подруг из экспериментальной группы. Во всем остальном, кроме этой маленькой странности, они вы-глядели точно так же, как и другие. И их родственники и друзья, прекрасно зная эту слабость, снисходитель-но относились к их чрезмерной правдивости.
Мне также хотелось узнать побольше и о противоположном им типе людей – о тех, кто лжет легко и всегда успешно. Прирожденные лжецы знают о своих способностях, так же как и те, кто с ними хорошо зна-ком. Они лгут с детства, надувая своих родителей, учителей и друзей, когда захочется. Они не испытывают боязни разоблачения вообще. Скорее наоборот – они уверены в своем умении обманывать. Такая самонаде-янность и отсутствие боязни разоблачения являются признаками психопатической личности. Впрочем, это всего лишь одна характеристика, которую прирожденные лжецы разделяют с психопатами. В отличие от по-следних, у прирожденных лжецов отсутствует недальновидность; они способны учиться на собственном опыте. У них нет и других психопатических характеристик, таких как:
«поверхностное обаяние (Super ficial charm)... отсутствие раскаяния или стыда; антисоциальное пове-дение без очевидных угрызений совести; патологический эгоцентризм и неспособность к любви» .
(Позже, когда буду описывать угрызения совести, я объясню подробнее, как выдают обман раскаяние и стыд.)
В моем эксперименте прирожденные лжецы по оценкам разнообразных тестов ничем не отличались от своих подруг. В тестах не было и следа присутствия черт психопатической личности. А в их характере не было ничего антисоциального. Также, в отличие от психопатов, они не использовали свое умение лгать во вред другим .
Прирожденные лжецы, умеющие чрезвычайно ловко обманывать, вполне осознанно применяют свой талант, работая актерами, продавцами, адвокатами, парламентерами, шпионами и дипломатами.
Особый интерес к характеристикам людей, способных лгать наиболее успешно, проявили курсанты военных училищ: «Такой человек должен иметь гибкий ум комбинатора, ум, который работает, разлагая идеи, понятия или "слова" на компоненты и затем комбинируя их по своему усмотрению. (Игра в «Эрудит» является прекрасным образчиком такого типа мышления.) ...Наиболее известные обманщики... были индиви-дуалистами, стремящимися во что бы то ни стало добиться успеха; такие люди, как правило, не годятся для коллективной работы... и предпочитают работать в одиночку. Они часто убеждены в превосходстве собст-венного мнения. Таких людей иногда, благодаря их эксцентричности и замкнутости, принимают за предста-вителей богемы. Однако их искусство совершенно другого рода. Это, по-видимому, только общий знамена-тель для таких великих практиков обмана, как Черчилль, Гитлер, Даян и Т. Э. Лоуренс» .
Такие «великие практики» должны обладать двумя совершенно различными способностями: способ-ностью планировать стратегию обмана и способностью вводить оппонента в заблуждение при личных встре-чах. Гитлер, по-видимому, обладал и тем и другим даром в равной степени, хотя обычно какой-либо из них развит сильнее. К большому сожалению, такие преуспевающие лжецы изучены слишком мало; совсем нет работ, посвященных вопросу взаимозависимости личности обманщика и области его деятельности. Я подоз-реваю, что ответ на этот вопрос должен быть отрицательным, то есть те, кто успешно лжет в военной облас-ти
___________________________________________________________________________________
Наге R. D. Psychopathy: Theory and research. New York: John Wiley, 1970, р. 5.
Преступники-психопаты надувают даже специалистов. «Роберт Реслсер, наблюдатель Союза бихевиористов при ФБР... опросив 36 убийц-рецидивистов... сказал: "Большинство из них на первый взгляд кажутся нормальными"... У Энн Рул, сменившей работу в полиции на изучение психологии и написавшей пять книг об убийцах-рецидивистах... в момент знакомства с Тедом Банди, с которым она затем много лет бок о бок работала в полиции, неожиданно мелькнула мысль об убийцах. [Впо-следствии Банди был осужден за убийства, многие из которых совершил именно в то время, когда работал с Рул.] Тогда они быстро стали друзьями. [Рул вспоминает]: "Тед умел говорить так, что никогда не удавалось понять, обманывает он или нет... Антисоциальная личность всегда кажется искренней, а ее манера поведения превосходной. Я думала, прекрасно знаю, как отличить преступ-ника от нормального человека, однако Тед не дал мне ни одного повода для подозрений"» (Edward Iwata. The Baffling Normalcy of Serial Murders // San Francisco Chronicle, May 5, 1984).
Handel M.I. Intelligence and Deception, Journal of Strategic Studies, 5, 1982, р. 136. Лоуренс, То-мас Эдуард (1888-1935) – английский разведчик в арабских странах. (Прим. ред.)
, сможет не менее успешно делать это, если понадобится, и в большом бизнесе.
Существует искушение приклеить любому политическому противнику, известному своим умением лгать, ярлык антисоциальной психопатической личности. Но, хотя у меня пока еще и нет никаких доводов против этого, я к подобной практике отношусь с подозрением. Как Никсон может быть героем или негодяем, в зависимости от его успехов и неудач, так и иные лидеры могут показаться психопатами или проницатель-ными политиками, в зависимости от того, как будет оценена их деятельность в будущем. К тому же, мне ка-жется, настоящим психопатам весьма редко дается пробиться на позиции национального лидерства сквозь бюрократические структуры.
Я указал две детерминанты боязни разоблачения: с одной стороны, личность лжеца, а с другой – репу-тация и характер верификатора. Но в не меньшей мере важна здесь и ставка. Есть одно простое правило: чем выше ставка, тем сильнее боязнь разоблачения. Однако, применяя это простое правило, можно легко запу-таться, поскольку далеко не всегда просто понять – что именно поставлено на карту.
Иногда это легко. Например, у студенток-медсестер была сильная заинтересованность в успехе, осо-бенно в начале своей учебы, и, соответственно, ставка была высокой. Следовательно, у будущих медсестер должна была присутствовать и сильная боязнь разоблачения, которая могла так или иначе проявиться и вы-дать их. А если бы это не имело отношения к их карьере, боязнь разоблачения была бы слабее. Например, ес-ли бы они смотрели сюжет о воровстве в магазинах, большинство из них, скорее всего, гораздо меньше ста-рались бы скрывать свои чувства. И наоборот, ставка могла возрасти еще больше, если бы нам удалось убе-дить их, что провалившиеся в эксперименте будут отчислены из колледжа .
Продавец, вводящий в заблуждение покупателя, заинтересован прежде всего в самой продаже; это ув-лекает даже сильнее, чем процент от выручки. Но чем больше вознаграждение, тем выше ставка, а значит, и тем сильнее должна быть боязнь разоблачения. Впрочем, иногда для обманщика более важным является даже не само вознаграждение. Продавец может просто подпасть под влияние коллег и, одурачив упрямого покупа-теля (даже если заработанные при этом комиссионные ничтожно малы), испытать огромное наслаждение от их восхищения его ловкостью. Таким образом, ставки могут быть очень высокими даже при заработке в один цент, особенно если обманывающий хочет проучить соперника, который, например, увел у него подружку. Для некоторых людей выигрыш – это все. Не имеет значения его размер – будь это несколько центов или сот-ни долларов – для них ставка высока в любом соревновании. А иногда на карту могут быть поставлены вещи совершенно неожиданные. Например, какой-нибудь ловелас только от самого по себе факта обмана жены может получить наслаждение гораздо более сильное, чем от ласк любовницы.
Боязнь разоблачения возрастает, когда ставка включает в себя не только вознаграждение, но еще и возможность уйти от наказания. Когда человек впервые решается на обман, ставкой обычно является то или иное вознаграждение. Лжец думает больше всего о том, что ему, возможно, удастся приобрести. Растратчик, впервые присвоивший деньги, будет думать только о «вине, женщинах и песнях». Но вот проходит некоторое время, и источник «доходов» иссякает; недостача обнаружена, а несчастный аферист под подозрением. Те-перь он вынужден обманывать, чтобы не оказаться за решеткой. Впрочем, необходимость избегать наказания может возникнуть и с самого начала, особенно если жертва обмана проявляет подозрительность или же сам обманщик не очень в себе уверен.
Обман, в свою очередь, предполагает два вида наказания: собственно за ложь, если она обнаружится, и за проступок, вынудивший к обману. И если лжецу угрожают оба вида наказания, боязнь разоблачения бу-дет сильнее. Иногда наказание за ложь бывает намного строже, чем за сам проступок. Отец «Мальчика Уинс-лоу» дал понять сыну, что за ложь накажет его гораздо сильнее. И если верификатор сможет убедить подоз-реваемого в том, что наказание за ложь будет гораздо строже, чем наказание за само преступление, это может предотвратить обман.
Родители должны знать, что строгость их наказания – это один из важнейших факторов, определяю-щих, будут их дети признаваться или нет. Прекрасный пример этому мы можем найти в романе Мэйсона Ло-ка Уэмза «Жизнь и незабываемые поступки Джорджа Вашингтона». В одном из эпизодов отец говорит юно-му Джорджу:
«Многие родители сами вынуждают своих детей к этому гнусному делу [лжи] жестокими побоями за любой мельчайший проступок; а это значит, что в следующий раз маленькое, охваченное ужасом существо непременно сорвется в пропасть лжи! Только для того, чтобы избежать палки. Что же касается тебя, Джордж, ты знаешь, я всегда говорил и сейчас повторю, что всякий раз, когда случайно ты сделаешь что-нибудь не так, что, в общем-то, бывает довольно часто, особенно пока ты только бедный маленький мальчик без опыта и знаний, не надо ничего придумывать, чтобы скрыть свой проступок; надо просто быть маленьким мужчиной, смело прийти ко мне и во всем сознаться – и тогда, вместо того чтобы наказать тебя, Джордж, я буду только еще больше уважать и любить тебя за это, мой дорогой». И описываемый далее эпизод с вишневым деревом показывает, что Джордж поверил отцу.
___________________________________________________________________________________
Впоследствии выяснилось, что те, у кого были лучшие результаты в нашем эксперименте, кто успешнее контролировал свои эмоции, оказались и лучшими студентками на протяжении после-дующих трех лет обучения.
То, что, обманывая, можно потерять гораздо больше, чем в случае чистосердечного признания, спра-ведливо не только в отношениях между родителями и детьми. Например, муж может предупредить свою же-ну о том, что, хотя это и причинит ему боль, он простит ей измену, если только она не будет лгать. Для него утрата доверия гораздо страшнее, чем утрата иллюзий по поводу ее верности. Хотя на самом деле это не все-гда так, и его жена может думать об этом иначе. Признание в измене может быть истолковано и как жесто-кость; провинившийся супруг может считать, что гораздо деликатнее не выносить на свет свои неосмотри-тельные поступки. Мужья и жены в этом часто не согласны друг с другом, ведь чувства имеют невероятное влияние на течение совместной жизни. Взаимоотношения после измены могут разительно отличаться от тех, что были, пока случившееся еще не выплыло наружу. Однако даже если провинившийся прекрасно знает, что за ложь будет наказан гораздо сильнее, чем в случае признания, ложь может оставаться очень соблазнитель-ной, поскольку признание приносит немедленные и определенные потери, в то время как ложь предлагает возможность избежать каких-либо потерь вообще. И перспектива избежания немедленного наказания может оказаться настолько привлекательной, что лжец недооценит возможных последствий. Осознание того, что признание вины было бы лучшей политикой, обычно приходит слишком поздно, когда обман длится так дол-го и обрастает такими подробностями, что признание вряд ли уже может способствовать ощутимому умень-шению наказания.
Но не всякое признание предпочтительней обмана. Существуют поступки, которые сами по себе на-столько ужасны, что признание в них ничуть не облегчает наказания. Такое бывает, например, когда скрыва-ют растление детей, инцест, убийство, предательство или терроризм. Если какого-нибудь раскаявшегося ло-веласа еще и можно извинить, то тем, кто признается в перечисленных выше преступлениях, прощения нет (хотя чистосердечное признание, вызванное искренним раскаянием и может несколько уменьшить наказа-ние). И в случае раскрытия таких преступлений вряд ли кто-то будет осуждать преступника за то, что тот не открылся сам. Причем оказаться в ситуации, когда обман предпочтительней признания, могут не только заве-домо отвратительные и жестокие люди. Еврей, скрывающий вою национальность в стране, оккупированной нацистами, или шпион во время войны ничего не приобретают от своего признания и ничего не теряют, об-манывая. Однако, даже когда нет никакого шанса уменьшить наказание, лжец может признаться хотя бы для того, чтобы не утяжелять свой обман все новой и новой ложью, или для того, чтобы избавиться от сильной боязни разоблачения, или же – чтобы избавиться от угрызений совести.
Другой аспект влияния ставки на боязнь разоблачения заключается в том, что приобретает и что теря-ет обманываемый, а не лжец. Обычно все приобретения лжеца происходят за счет жертвы. Растратчик приоб-ретает то, что теряет работодатель. Однако приобретаемое и теряемое равноценны далеко не всегда. Комис-сионные продавца за счет продажи некачественного товара могут быть намного меньше, чем потери, поне-сенные при этом доверчивым покупателем. Кроме того, доли участия лжеца и жертвы обмана могут отли-чаться не только количественно, но и качественно. Волокита обретает лишь очередное приключение, в то время как рогоносец теряет самоуважение. И уровень боязни разоблачения очень зависит от такого различия в ставках лжеца и жертвы. Что, в свою очередь, зависит еще и от того, осознает ли это различие сам лжец.
Лжец, как правило, не в состоянии верно оценить ставку своей жертвы. Он заинтересован лишь в том, чтобы ему поверили, и для достижения этой цели порой не гнушается ничем. К тому же обманщику удобнее думать, что жертве обман необходим настолько же или даже больше, чем ему. Ведь не всякая ложь вредна. Бывает и ложь из человеколюбия.
«Бледный, хрупкий одиннадцатилетний мальчик, израненный, но живой, был вытащен вчера из-под обломков небольшого самолета, который разбился в воскресенье в горах Йосемайтского национального пар-ка. Мальчик провел на месте крушения на высоте 11 000 футов несколько суток; он лежал, закутанный в спальный мешок на заднем сиденье заваленных снегом обломков среди бушующей пурги, при минусовой температуре. "Как мои мама и папа? – был первый вопрос ошеломленного пятиклассника. – С ними все в по-рядке?" Спасатели не сказали мальчику, что его отчим и мать – все еще пристегнутые к своим сиденьям в разбитой вдребезги кабине, едва ли не в нескольких сантиметрах от него самого – мертвы» .
Не многие будут отрицать, что здесь имела место человеколюбивая ложь, так называемая ложь во спа-сение, не предполагающая никакой выгоды для спасателей. Однако благородство обмана вовсе не означает, что лжец не будет испытывать сильной боязни разоблачения. Если ставка высока, возможно наличие очень сильной боязни разоблачения, и тут уже не важно, кто от этого выигрывает больше. Беспокоясь, выдержит ли мальчик такое потрясение, спасатели должны были позаботиться и о том, чтобы их обман выглядел как мож-но правдоподобнее.
На основании всего вышесказанного, можно сделать вывод, что боязнь разоблачения наиболее высока в случаях, если:
- у жертвы репутация человека, которого сложно обмануть;
- жертва начинает что-то подозревать;
- у лжеца мало опыта в практике обмана;
- лжец предрасположен к боязни разоблачения;
- ставки очень высоки;
- на карту поставлены и награда и наказание; или, если имеет место только что-то одно из них, ставкой яв-ляется избежание наказания;
- наказание за саму ложь или за поступок настолько велико, что признаваться нет смысла;
- жертве ложь совершенно невыгодна.
Муки совести
Муки совести имеют непосредственное отношение лишь к чувствам обманщика, а не к юридическому определению виновности или невиновности. Кроме того их также необходимо отличать от чувства вины по поводу содержания лжи. Предположим, Ронни в «Мальчике Уинслоу» действительно украл почтовый пере-вод. Он бы чувствовал себя виноватым за свою кражу, осуждая себя за то, что сделал. А если бы Ронни скрыл свою кражу от отца, он чувствовал бы еще и вину за то, что солгал, то есть страдал бы от угрызений совести. И нет никакой необходимости, чувствуя себя виноватым по поводу содержания лжи, испытывать при этом и угрызения совести. Предположим, Ронни обокрал мальчика, который обманом победил его в школьном со-ревновании. В этом случае он, скорее всего, не чувствовал бы никакой вины за свою кражу у такого подлого однокашника; это могло представляться ему заслуженной местью. Но он мог при этом чувствовать вину за то, что обманул учителя или отца. Мэри, пациентка психиатрической клиники, не чувствовала себя виноватой относительно своих суицидальных планов, но чувствовала себя виноватой в том, что обманула доктора.
Как и боязнь разоблачения, угрызения совести могут быть различной интенсивности. Они могут быть весьма слабыми или же, наоборот, настолько сильными, что обман не удастся, потому что чувство вины спровоцирует утечку информации или даст какие-либо другие признаки обмана. Чрезмерное чувство вины приводит к мучительным переживаниям, подрывающим у страдальца наиболее фундаментальное чувство, чувство собственного достоинства. Одно лишь желание избавиться от таких жестоких чувств может подтолк-нуть к признанию вне зависимости от последующего наказания. Порой даже наказание может быть именно тем, что человеку кажется необходимым для освобождения от мучительного чувства вины.
Принимая решение солгать впервые, люди часто и не предполагают, как сильно будут страдать потом от угрызений совести. Они могут не предугадать, как повлияет на них чувство благодарности жертвы за ка-жущуюся помощь. Или не предвидеть своих чувств при виде обвинения в их проступке кого-либо другого. Обычно подобные сцены и вызывают угрызения совести, хотя для некоторых это всего лишь приправа, де-лающая похлебку лжи по-настоящему вкусной. Мы обсудим эту реакцию, определенную мной как восторг надувательства, ниже. Другая причина, по которой лжецы недооценивают значение угрызений совести, за-ключается в том, что недостаточность однократного обмана становится очевидной только по прошествии не-которого времени, когда вдруг становится явным, что теперь ложь должна повторяться снова и снова, обрас-тать все новыми и новыми подробностями, хотя бы для того, чтобы не раскрылся первоначальный обман.
Также тесно смыкается с виной и чувство стыда, но есть для него и одно ключевое качественное отли-чие. Для угрызений совести не нужна публика, в этом случае человек сам себе судья. Не так обстоит дело со стыдом. Для чувства стыда требуется неодобрение или осмеяние со стороны других. Если нет никого, кто знал бы о злодеянии, то не будет и стыда. А угрызения совести все равно могут возникнуть. Конечно же, мо-гут присутствовать и оба эти чувства. Но различие между стыдом и угрызениями совести очень важно, по-скольку эти две эмоции могут разорвать человека. Желание облегчить вину побуждает к признанию, а жела-ние избежать унизительного чувства стыда препятствует этому.
Предположим, Ронни украл деньги и почувствовал себя крайне виноватым за то, что сделал это, и к тому же его стала мучить совесть из-за того, что он скрыл свое преступление. У Ронни могла появиться по-требность в признании, желание избавиться от мучений совести. И только стыд перед отцом мог остановить его. Чтобы избежать этого, отец, как вы помните, обещал в случае признания не наказывать его. Чем меньше боялся Ронни наказания, тем меньше становилась и его боязнь разоблачения, но отцу необходимо было уменьшить у Ронни еще и чувство стыда. И он попробовал сделать это, пообещав простить мальчика. Но он мог бы еще более уменьшить возможность появления стыда, увеличив тем самым вероятность признания, если бы использовал нечто подобное тому, что я описывал несколькими страницами выше, приводя в пример следователя, пытавшегося во время допроса выжать из подозреваемого признание в убийстве. Отец мог бы сказать Ронни: «Я вполне в состоянии понять даже воровство. Возможно, я и сам поступил бы так же на тво-ем месте; все это понятно, соблазн настолько велик. Кроме того, каждый совершает ошибки в своей жизни и порой далеко не сразу понимает, что был не прав. А сам себе помочь не всегда можешь». Хотя, конечно же, добропорядочный английский отец не в состоянии открыто признать такое и, в отличие от следователя, не захочет лгать, для того чтобы добиться признания.
Некоторые люди в случае лжи особенно подвержены чувству стыда и угрызениям совести. И в пер-вую очередь те, кто с детства привык считать ложь одним из наиболее ужасных грехов. Те же, кого воспиты-вали, не осуждая саму по себе ложь, а просто внушая чувство вины за все, впоследствии только и ищут воз-можности усилить это свое чувство вины и бесстыдно выставляют его на всеобщее обозрение. К сожалению, личности, склонные к такого рода ощущениям, исследованы слишком мало. Однако не многим больше из-вестно и об их прямой противоположности – о людях, вообще не чувствующих вины за ложь.
Обозреватель Джек Андерсон в газетной статье, выражающей недоверие Мелу Вейнбергу, главному свидетелю обвинения ФБР в Эбскамском деле, представил его как лжеца, у которого нет ни стыда ни совести. Андерсон описал реакцию Вейнберга на обнаружение его супружеской измены, скрываемой последним в те-чение четырнадцати лет: «Когда Мел неожиданно услышал об этом, он только пожал плечами в ответ на тре-бование Мэри объясниться. "Итак, я разоблачен, – сказал он. – Я же всегда говорил тебе, что я величайший в мире лжец". Затем уютно устроился в своем любимом кресле, заказал немного китайской еды и попросил Мэри сделать ему маникюр» .
Отсутствие чувства вины или стыда считается признаком психопатии лишь в том случае, если распро-страняется на все или почти все области жизни. (Очевидно, на основании одного только газетного отчета та-кой диагноз не поставит никто.) Существуют также разногласия между специалистами и в том, следствием чего является отсутствие вины или стыда – следствием воспитания или каких-либо факторов биологического порядка. Однако все придерживаются единого мнения в том, что если что-либо и способно выдать психопата, то только не чувство вины и не боязнь разоблачения.
Кроме того, особых угрызений совести не будет и в том случае, если обманщик не разделяет социаль-ных ценностей своей жертвы. Люди чувствуют себя менее виноватыми перед тем, кто, по их мнению, живет не так, как следовало бы. Ловелас, скрывая свои измены от фригидной жены, может вовсе не чувствовать за собой никакой вины. А революционер или террорист редко испытывает угрызения совести, обманывая пред-ставителей государства. Также и шпион не будет мучиться совестью из-за того, что вводит в заблуждение свою жертву. Один бывший агент ЦРУ остроумно заметил: «Если очистить шпионаж от шелухи трескучих фраз, то получится, что работа разведчика заключается в предательстве доверившихся ему людей» .
Когда я консультировал представителей службы безопасности, которые ловят людей, занимающихся убийством государственных чиновников высокого уровня, я не мог ориентировать их на то, что уличать лже-цов помогают угрызения совести. Наемные убийцы могут бояться быть пойманными, если они не профес-сионалы, однако вряд ли когда-либо будут испытывать чувство вины по поводу своего дела. Профессиональ-ные преступники не чувствуют за собой никакой вины, обманывая противника. На этом основана их работа, и это объясняет, почему дипломаты или разведчики не чувствуют вины из-за того, что вводят в заблуждение тех, кто не разделяет их социальных ценностей. В таких случаях лжец считает, что совершает хороший, по-лезный с его точки зрения поступок.
В большинстве этих примеров ложь является социально дозволенной – каждый из этих людей дейст-вует в рамках определенных социальных норм, которые узаконивают их обман. В таких случаях практически не возникает никакого чувства вины, поскольку жертва обмана исповедует другие ценности. Но порой бывает дозволенным обман и тех, чьи ценности совпадают с ценностями обманщика. Врачи могут не испытывать угрызений совести по поводу того, что обманывают пациентов, если уверены, что это делается для пользы последних. Предложение пациенту плацебо (таблеток из простого сахара, внешне уподобленных настоящим лекарствам) – старый, освященный веками медицинский обман. Если подобный трюк принесет пациенту об-легчение или, наконец, удовлетворит его желание принимать именно «эти» таблетки, которые, будучи при-мененными в действительности, могут и навредить, то такая ложь, по мнению многих врачей, оправдана. В клятве Гиппократа ничего не говорится о честности перед пациентом, просто предполагается, что врач дол-жен делать лишь то, что может помочь больному .
Священник, скрывающий от полиции признание, сделанное преступником во время исповеди, даже в случае явной лжи на прямой вопрос полицейского, не должен испытывать никаких угрызений совести. Его обет дозволяет ему такой обман. Он не извлекает из этого обмана никакой выгоды для себя, это выгодно лишь преступнику; преступление может остаться нераскрытым. Студентки медицинского колледжа, скрывая свои истинные чувства, не испытывали никаких угрызений совести. Обман был дозволен благодаря тому объяснению, что медсестра должна уметь скрывать свои чувства во время работы ради облегчения страданий пациента.
Но зачастую лжецы могут не осознавать или же не признавать, что обман, который на первый взгляд представляется ложью во спасение, выгоден им самим. Например, один старший вице-президент националь-ной страховой компании считает, что правда может оказаться жестокой в том случае, если страдает самолю-бие другого человека: «Порой не так-то просто заявить какому-нибудь парню прямо в лицо: «не выйдет из тебя никакого председателя» .
Не лучше ли в таком случае пощадить его чувства? А заодно и свои? Ведь на самом деле не «так-то просто» сказать такое этому «парню» прямо в лицо, потому что можно натолкнуться на его возможны
____________
San Francisco Chronicle, January 21, 1982, p.1.
Hood W. Mole. New York: W.W. Norton & Co., 1982, p.11.
От 30 до 40% пациентов получают облегчение от плацебо, тем не менее некоторые медицин-ские работники и философы считают, что использование плацебо подрывает доверие, необходи-мое во взаимоотношениях врача и больного, и подготавливает почву для более опасных обманов (см.: Gruson L.Use of Placebos Being Argued on Ethical Grounds // New York Times, February 13, 1983, p.19).
Horowitz В.When Should An Executive Lie? // Industry Week, November 16, 1981, p.81.
особенно если тот посчитает, что это лишь личное мнение. В этом случае ложь щадит обоих. Но некоторые могут сказать, что этому парню ложь вредна, так как лишает его ценной информации, хотя и неприятной, но необходимой для того, чтобы улучшить свои деловые качества или же переориентироваться и поискать какую-нибудь другую работу. Точно так же можно согласиться и с тем мнением, что врач, дающий плацебо, хотя и является альтруистом, тоже извлекает выгоду из лжи. Он избавляется от возможного разочарования пациента в том, что нет лекарств от его болезни, или от гнева, если пациент узнает, что доктор дает плацебо, вероятно, считая пациента просто ипохондриком, а не больным. Кроме того, это еще вопрос, действительно ли ложь является полезной для пациента или же она все-таки вредна ему.
Тем не менее есть бесспорные примеры лжецов-альтруистов: священник, скрывающий исповедь пре-ступника, спасатели, не сказавшие раненому мальчику, что его родители погибли под обломками самолета. В этих случаях лжец не извлекает для себя никакой выгоды. А если лжец не видит в своей лжи никакой выгоды для себя, он, скорее всего, не будет испытывать и угрызений совести.
Когда ложь дозволена, даже эгоистичный обман может не вызывать угрызений совести. Игроков в по-кер не мучает совесть за то, что они блефуют. Это верно и относительно торгов, где бы они ни проходили – на восточном базаре, на Уолл-Стрит или в ближайшем офисе агентства недвижимости. В одной статье, по-священной лжи, говорится: «Возможно, самой популярной формулой лжи является фраза: это мое оконча-тельное предложение. Такой язык не только допускается в мире бизнеса, он ожидается... Во время публич-ных торгов никто не предполагает, что все карты будут выложены на стол с самого начала» .
Домовладелец, который запрашивает за свой дом дороже, чем тот стоит в действительности, не будет чувствовать за собой никакой вины, если получит требуемую цену. Его ложь дозволена. Потому что участни-ки ожидают друг от друга именно дезинформации, а не правды; в торгах и в покере нет лжи. Сама природа этих ситуаций предполагает, что ни один из участников не будет правдивым. Показывают свои карты и назы-вают минимальную цену только глупцы.
Угрызения совести наиболее вероятны в тех случаях, когда ложь не дозволена. И сильнее всего со-весть мучает лжеца в тех случаях, когда была достигнута предварительная договоренность не лгать друг дру-гу – жертва доверяется лжецу, не предполагая, что ее водят за нос. В таких оппортунистических обманах уг-рызения совести усиливаются, если жертва страдает по крайней мере настолько же, насколько выигрывает лжец. Подросток, скрывающий от родителей, что курит марихуану, может не чувствовать за собой какой-либо вины, если видит в своих родителях только глупцов, бубнящих о вреде наркотиков, в то время как ему прекрасно известно из собственного опыта, что они не правы. Если он к тому же считает их лицемерами по-тому, что они пьют сильные алкогольные напитки, а ему не позволяют использовать даже легкие наркотики, то шансов на то, что его будет сильно мучить совесть, еще меньше. Однако, хотя подросток и не согласен со своими родителями по поводу марихуаны, если он действительно привязан к ним и беспокоится о них, то в случае разоблачения лжи он может почувствовать стыд. Поскольку для возникновения стыда требуется все же наличие некоторого уважения к тем, кто не одобряет; в противном случае такое неодобрение вызывает лишь гнев или презрение, а не стыд.
Лжецы гораздо меньше испытывают угрызений совести, когда объекты их обмана безличны или не-знакомы. Покупатель, скрывая от контролера на выходе, что заплатил за свою покупку меньше, чем та стоит, чувствует себя менее виноватым, если видит этого контролера впервые. Если же этот контролер является соб-ственником магазина или членом его семьи (имеется в виду маленький семейный магазинчик), то, обманывая его, покупатель будет чувствовать себя более виноватым, чем если бы это происходило в каком-нибудь из супермаркетов. Когда жертва обмана анонимна, гораздо легче потворствовать всякого рода фантазиям, уменьшающим собственную вину, например, представлять, что ей это совсем не повредит и, возможно, никто даже ничего и не обнаружит; или еще того лучше – что она сама этого заслужила или сама хочет быть обма-нутой .
Взаимозависимость угрызений совести и боязни разоблачения далеко не однозначна. Боязнь разобла-чения бывает весьма сильной и при очень слабых угрызениях совести. Когда обман санкционирован, угрызе-ния совести, как правило, невелики, однако санкционированность обмана обычно повышает ставки и, соот-ветственно, боязнь разоблачения. В нашем эксперименте с медсестрами санкционированность лжи имела для них большое значение, и они испытывали сильную боязнь разоблачения при слабых угрызениях совести. Предприниматель, который обманывает своего работника, скрывая от него подозрения с целью однажды схватить его за руку, скорее всего, также будет испытывать сильную боязнь разоблачения и весьма слабые угрызения совести.
С другой стороны, те же самые факторы, которые усиливают угрызения совести, могут уменьшать бо-язнь разоблачения. Лжец может чувствовать себя виноватым, вводя в заблуждение доверчивую жертву, но у него не будет особых оснований бояться, что его разоблачат, поскольку сама жертва даже не допускает мыс-ли об этом. Конечно, можно и страдать от мучений совести и одновременно очень бояться быть пойманным или же почти не чувствовать ни того ни другого – все это зависит от конкретной ситуации, а также от лично-сти лжеца и верификатора.
Некоторые люди буквально купаются в угрызениях совести. Порой они даже специально лгут для то-го, чтобы таким образом помучиться. Большинство же, наоборот, находят эти ощущения настолько неприят-ными, что рады любой возможности избавиться от них. Существует множество путей для оправдания обмана. Его можно посчитать местью за несправедливость. Или же можно вполне искренне думать, что тот, кого об-манываешь, подлец и негодяй и не заслуживает честности. «Босс был настолько скуп, что ни разу не наградил меня за все то, что я для него сделал, поэтому я и прихватил кое-что из его кармана». Кроме того, если жертва обмана оказалась слишком доверчивой, лжец может посчитать, что она сама во всем виновата.
Два других оправдания, ослабляющие угрызения совести, были упомянуты ранее. Одно из них – бла-городная цель или так называемая производственная необходимость, – вспомним Никсона, объяснявшего свою ложь необходимостью сохранить пост. Другое – своеобразное желание оградить жертву обмана от не-приятностей. Иногда лжец может зайти настолько далеко, что станет заявлять, будто жертва даже и сама хо-чет быть обманутой. Если обманываемый, несмотря на знание истинного положения вещей, содействует яв-ной лжи, притворяется, что ничего не подозревает, то и нет никакой лжи и лжец свободен от какой-либо от-ветственности. Таким образом, искреннее согласие жертвы с обманом, несмотря на явно выдающее обман несоответствие фактов и поведение лжеца, помогает лжецу. Потому что тот, кто не хочет быть обманутым, обязательно в таком случае что-нибудь заподозрит и попытается раскрыть обман.
Интересный пример возможного согласия жертвы с обманом содержится в приведенной выше (см. главу 1 (Глава 1 ЛОЖЬ. УТЕЧКА ИНФОРМАЦИИ И НЕКОТОРЫЕ ДРУГИЕ ПРИЗНАКИ ОБМАНА)) исто-рии о Роберте Лейси. Эту историю я позаимствовал из книги Роберта Дэйли «Принц Города. Правдивая исто-рия о полицейском, который слишком много знал», по которой был снят фильм. Автор претендует на правди-вое описание того, как Лейси помог федеральному прокурору добыть доказательства коррупции среди поли-цейских и адвокатов. Когда Лейси завербовывался на эту работу, его спросили, совершал ли он какие-либо преступления. Он признался в трех. Те же, кого он позже разоблачил, уверяли, что Лейси совершил гораздо большее количество преступлений; а так как он лгал о собственном преступном прошлом, то ему, дескать, не следует доверять и в показаниях против них. Но эти голословные заявления ничем не подтверждались, и мно-гие люди были осуждены на основании показаний Лейси. Алан Дершовиц, адвокат, защищавший одного из осужденных на основании показаний Лейси, описал свой разговор с ним после суда – последний признался ему, что и в самом деле совершил гораздо большее количество преступлений.
«Я [Дершовиц] сказал ему [Лейси], что трудно поверить, будто Шоу [федеральный прокурор] не знал о других преступлениях Лейси до суда над Роснером [подзащитным Дершовица]. "Конечно же, он и не со-мневался в том, что я совершил гораздо больше преступлений, – сказал Лейси. – Он знал это. Майк (Шоу) не дурак".
– Но в таком случае как же он мог сидеть здесь и спокойно смотреть на то, как ты, будучи свидетелем, лжешь!? – спросил я.
– Но он же не был абсолютно уверен в том, что я лгу, – ответил Лейси. – Он, конечно, подозревал это и, вероятно, верил в это; но я попросил его не давить на меня, и он послушался. Я сказал ему: "три преступле-ния", – Лейси показал мне три пальца и широко улыбнулся, – и он принял это. Обвинители каждый день по-купают лжесвидетелей, Алан. Ты же знаешь» .
Вскоре Дершовиц узнал, что и это признание Лейси также оказалось ложью. Судебный исполнитель, присутствовавший при первой встрече Лейси с федеральным прокурором, сказал Дершовицу, что Лейси сра-зу же признался более чем в трех преступлениях. Но федеральный прокурор поддержал Лейси в его замалчи-вании полной правды, чтобы сохранить доверие к нему как к свидетелю – присяжные могут поверить поли-цейскому, совершившему три преступления, но полицейскому, совершившему их множество, – никогда. Та-ким образом, Лейси лгал Дершовицу и тогда, когда говорил, что прокурор был только добровольной жертвой, тем самым скрывая, что они просто-напросто сговорились. Кроме того, осторожный Лейси тайно сделал и сохранил магнитофонную запись своего признания прокурору, благодаря чему мог быть уверен, что прокурор будет всегда оставаться к нему лояльным, защищая его от каких-либо судебных преследований.
Сейчас для нас не имеет значения, что является правдой, а что ложью во всей этой истории, но сам разговор Лейси с Аланом Дершовицом является блестящим примером того, как добровольная жертва, кото-рой обман выгоден, может облегчить лжецу возможность добиться своего. Однако обманутые могут объеди-няться с обманщиками и по более достойным причинам. Часто человек добровольно становится жертвой об-мана из вежливости. Так, хозяйка провожает слишком рано уходящего гостя, не расспрашивая его особо о причинах ухода. Для соблюдения приличий и уважения к чувствам хозяйки достаточно какой-нибудь более или менее правдоподобной отговорки. В таких случаях жертва не только добровольно поддается обману, она даже приветствует подобный обман. И я не включаю в свое определение лжи искажение правды из вежливо-сти или ради соблюдения этикета.
Отношения любовников – другой пример такого рода обмана, в котором обе стороны, объединив-шись, поддерживают ложь друг друга. Шекспир писал:
Когда клянешься мне, что вся ты сплошь
Служить достойна правды образцом,
Я верю, хоть и вижу, как ты лжешь,
Вообразив меня слепым юнцом.
Польщенный тем, что я еще могу
Казаться юным правде вопреки,
Я сам себе в своем тщеславье лгу,
И оба мы от правды далеки.
Не скажешь ты, что солгала мне вновь,
И мне признать свой возраст смысла нет.
Доверьем мнимым держится любовь,
А старость, полюбив, стыдится лет.
Я лгу тебе, ты лжешь невольно мне,
И кажется, довольны мы вполне!
Конечно же, не все любовные обманы столь добросердечны, и не все жертвы этих обманов хотят быть обманутыми. О заинтересованности же в обмане самой жертвы ни в коем случае нельзя судить по свидетель-ству обманщика; для него в любом случае предпочтительно декларировать добровольность жертвы, посколь-ку это уменьшает чувство вины. Ведь если жертва заподозрила хотя бы что-нибудь, она уже наполовину со-рвалась с крючка.
Невольные жертвы, дабы избежать расплаты за раскрытие обмана, со временем могут стать и добро-вольными. Представьте себе положение правительственного чиновника, вдруг заподозрившего, что любов-ница, которой он так доверял и столько рассказывал о своей работе, шпионка. Сотрудник, занимающийся подбором персонала, может порой стать добровольной жертвой ищущего работу мошенника и скорее взять его в штат, чем признаться в своем ошибочном заключении. Роберта Вольштеттер описывает множество примеров того, как национальные лидеры становились добровольными жертвами обмана со стороны против-ников – случай с Чемберленом не исключение. «Во всех этих примерах затянувшихся на долгие годы обма-нов, в игнорировании все возрастающих и явно противоречащих друг другу свидетельств, очень важную роль играют заботливо лелеемая надежда на добросовестность потенциального противника и на те общие интере-сы, которые якобы имеются у обеих сторон. …Противнику остается лишь слегка подталкивать жертву, в то время как последняя склонна в свою очередь еще и отмахиваться от тех действий, которые могут быть расце-нены как простое занудство» .
Резюмируя все вышеизложенное, можно сказать, что угрызения совести усиливаются в тех случаях, когда:
- жертву обманывают против ее воли;
- обман очень эгоистичен; жертва не извлекает никакой выгоды из обмана, а теряет столько же или даже больше, чем лжец приобретает;
- обман не дозволен, и ситуация предполагает честность;
- лжец давно не практиковался в обмане;
- лжец и жертва придерживаются одних и тех же социальных ценностей;
- лжец лично знаком с жертвой;
- жертву трудно обвинить в негативных качествах или излишней доверчивости;
- у жертвы есть причина предполагать обман или, наоборот, лжец сам не хотел бы быть обманщиком.
Восторг надувательства
До сих пор мы обсуждали из всех возникающих у лжеца чувств только отрицательные: боязнь разо-блачения и угрызения совести. Но ложь может вызывать также и положительные эмоции. Ложь может счи-таться достижением, что уже само по себе всегда приятно. Лжец может испытывать радостное возбуждение либо от вызова, либо непосредственно в процессе обмана, когда успех еще не совсем ясен. В случае же успе-ха может возникнуть удовольствие от облегчения, гордость за достигнутое или чувство самодовольного пре-зрения к жертве. Восторг надувательства имеет отношение как ко всем сразу, так и к каждому из этих чувств в отдельности, и если лжец не особо старается спрятать их, они тоже могут выдать обман. Невинным приме-ром восторга надувательства является случай, когда какой-нибудь ребенок дурачит доверчивого приятеля. Обманщик должен скрывать свой восторг, даже если его розыгрыш в большей степени адресован тем, кто с не меньшим восторгом наблюдает, как дурачат наивного простачка.
Восторг надувательства также может быть различной интенсивности. Он может полностью отсутство-вать; быть незначительным по сравнению с боязнью разоблачения; или же настолько сильным, что выразится в определенных поведенческих признаках. Люди могут признаваться в обмане, желая поделиться своим вос-торгом с другими. Известно, что преступники рассказывают о своих преступлениях друзьям, незнакомым и даже полицейским, ожидая признания и высокой оценки своих способностей, благодаря которым они так ловко обманывают других людей.
Но ложь, так же как и альпинизм или игра в шахматы, может доставить удовольствие только в том случае, если имеется некоторый риск. В бытность мою студеном колледжа Чикагского университета, в начале пятидесятых годов, была мода воровать книги из университетского книжного магазина. Это являлось на-стоящим обрядом посвящения для новичков; обычно кража ограничивалась лишь несколькими книжками и выполнялась едва ли не публично. Угрызения совести при этом были весьма ничтожны. Студенты считали, что университетский книжный магазин не должен быть коммерческим предприятием, а поскольку тот про-должал работать ради прибыли, то и заслуживал такого отношения. Близлежащие частные книжные магази-ны никто не трогал. Боязнь разоблачения была также невелика, поскольку никаких мер предосторожности в магазине не предпринималось. За все время моего обучения был пойман только один человек, и выдал его именно невероятный восторг надувательства. Его, Бернарда, обыкновенная кража не устраивала. Он решил повысить ставку, чтобы продемонстрировать свое презрение к магазину и заслужить восхищение приятелей. Он стал воровать большие художественные альбомы, которые очень тяжело спрятать. После того как это приелось, он пошел еще дальше и стал брать сразу по три или четыре альбома. Однако и этого оказалось ма-ло. Он начал дразнить продавцов. Проказник останавливался рядом с кассиром, держа свою добычу под мышкой и не предпринимая никаких усилий, чтобы скрыть ее. Он провоцировал служащих на вопросы. Вос-торг надувательства побуждал его искушать судьбу все больше и больше. И наконец явные поведенческие признаки восторга надувательства выдали его. Он был пойман. В его спальне обнаружили почти пятьсот ук-раденных книг. Впоследствии, занимаясь весьма респектабельным бизнесом, Бернард стал миллионером.
Восторг надувательства может возрастать и по другим причинам. Например, ему весьма добавляет остроты необходимость обмануть того, кто имеет репутацию человека, которого трудно обмануть. Весьма способствует восторгу надувательства также и присутствие людей, предвкушающих триумф обманщика. Впрочем, проницательной и понимающей публике лучше при этом не присутствовать, поскольку ее присут-ствие, ее наслаждение от представления может вызвать у лжеца такой восторг, что скрыть его будет очень трудно – вся затея просто-напросто провалится. Опытный игрок в покер держит под контролем любое прояв-ление своих чувств, в том числе и восторга надувательства. Если у него на руках сильная карта, он должен своим поведением убедить всех, что его карты не очень хороши, чтобы остальные игроки подняли ставки и остались в игре. Даже когда какие-нибудь непрошенные зрители прекрасно видят, что он делает, он должен сдерживать любые проявления своего восторга. А для этого лучше не встречаться с этими невольными сви-детелями глазами.
Некоторые люди более склонны к восторгу надувательства, чем другие. И, хотя на эту тему еще ника-ких исследований не проводилось, замечено, что к восторгу надувательства больше всего склонны любители похвастаться.
Обманывая, человек может испытывать восторг надувательства, угрызения совести, боязнь разобла-чения – одновременно или по очереди. Возьмем покер. Когда, блефуя, игрок претендует на то, чтобы все ски-нули карты, у него может возникнуть боязнь разоблачения, особенно если ставки очень высоки. Если же он видит, что партнеры один за другим сдаются, у него может возникнуть также и восторг надувательства. Но, поскольку обман дозволен, у него не будет никаких угрызений совести, если, конечно, он при этом не жуль-ничает. Растратчик же может почувствовать все три эмоции сразу: восторг по поводу того, как он надул со-трудников и хозяина; боязнь из-за того, что его могут в любой момент поймать; и, возможно, угрызения со-вести из-за того, что нарушил закон и не оправдал оказанного ему доверия.
Подводя черту, можно сказать следующее: восторг надувательства возрастает, когда:
- жертва ведет себя вызывающе, имея репутацию человека, которого трудно обмануть;
- сама ложь является вызовом;
- есть понимающие зрители и ценители мастерства лжеца.
Угрызения совести, боязнь разоблачения, восторг надувательства могут проявиться в мимике, голосе или пластике, даже когда лжец старается скрыть их. Если же их все же удается скрыть, то внутренняя борьба, необходимая для того чтобы скрыть их, может также дать поведенческие признаки обмана. В следующих двух главах мы рассмотрим способы определения обмана по словам, голосу, телодвижениям и мимике.
Глава 3 ОБНАРУЖЕНИЕ ОБМАНА ПО СЛОВАМ, ГОЛОСУ И ПЛАСТИКЕ
- А откуда вам знать, что я солгал?
- Ложь, дорогой мой мальчик, видна сразу,
потому что бывает двух видов.
Бывает с короткими ногами, а бывает с длинным носом.
Твоя, похоже, относится к длинноносым.
«Пиноккио», 1892
Люди лгали бы меньше, если бы думали, что существуют верные признаки обмана. Но признаков об-мана как таковых не существует - нет ни одного жеста, выражения лица или непроизвольного сокращения мышц, которые единственно и сами по себе означали бы, что человек лжет. Существуют только признаки, по которым можно заключить, что слова плохо продуманы или испытываемые эмоции не соответствуют словам. Эти признаки обеспечивают утечку информации. Человек, пытающийся выявить ложь, должен знать, каким образом эмоции влияют на речь, голос, тело и лицо, как могут проявляться чувства, которые лжец пытается скрыть, и что именно выдает фальшивость наблюдаемых эмоций. А также необходимо знать, что может вы-дать неподготовленность линии поведения.
Обнаружить ложь не так-то просто. Одна из проблем – это обвал информации. Слишком много ин-формации приходится рассматривать сразу. Слишком много ее источников – слова, паузы, звучание голоса, выражение лица, движения головы, жесты, поза, дыхание, испарина, румянец или бледность и так далее. И все эти источники могут передавать информацию попеременно или с наложением, в равной мере претендуя на внимание верификатора. Впрочем, верификатору и не нужно уделять равно пристального внимания всему, что он слышит и видит. Не на всякий источник информации можно положиться в одинаковой степени. Неко-торые из них выдают больше, чем другие. Как это ни странно, большинство людей прежде всего обращают внимание на наименее достоверные источники – слова и выражения лица – и таким образом легко ошибают-ся.
Лжецы обычно отслеживают, контролируют и скрывают не все аспекты своего поведения. Скорее все-го, они и не смогли бы этого сделать даже при всем своем желании. Маловероятно, чтобы кто-то мог контро-лировать все, что может выдать его, – от кончиков пальцев до макушки. Поэтому лжецы скрывают и фальси-фицируют только то, за чем, по их мнению, другие будут наблюдать наиболее внимательно. Лжецы склонны особенно тщательно подбирать слова. Взрослея, человек узнает, что большинство людей прислушиваются именно к словам. Очевидно, словам уделяется такое внимание еще и потому, что это наиболее разнообразный и богатый способ общения. Словами можно передать многие сообщения гораздо быстрее, чем мимикой, го-лосом или телом. Когда лжецы хотят что-то скрыть, они тщательно обдумывают свои слова не только пото-му, что им известно, какое внимание окружающие уделяют этому источнику информации, но и потому, что за слова скорее придется отвечать, чем за тон, выражение лица или телодвижения. Сердитое выражение лица или грубый тон всегда можно отрицать. Обвиняющего легко поставить в положение, в котором он будет вы-нужден защищаться: «У меня совершенно нормальный голос. Тебе послышалось». Гораздо труднее отрицать гневные слова. Сказанные слова легко повторить, и от них трудно полностью отречься.
Другая причина, по которой за словами так тщательно следят и так часто пытаются их скорректиро-вать, состоит в том, что словами обмануть легче всего. Речь можно заранее сформулировать наилучшим об-разом и даже записать. Тщательно подготовить все выражения лица, жесты и интонацию может только про-фессиональный актер. А выучить наизусть и отрепетировать слова может любой человек. Кроме того, у гово-рящего есть постоянная обратная связь: он слышит себя и, таким образом, всегда в состоянии подобрать наи-более подходящую манеру изложения. Наблюдать же за выражениями своего лица, пластикой и интонациями гораздо сложнее.
Не меньшее внимание, чем словам, уделяют лицу, постоянно слыша от собеседника реплики типа: «А что это у тебя с лицом?», «Ты бы хоть улыбнулся», «Что ты на меня так смотришь?». Такое внимание лицу уделяется отчасти потому, что оно выражает и символизирует человеческое «Я». Именно благодаря лицу мы отличаем одного человека от другого. Лица – это своего рода иконы, изображения которых вешают на стены, помещают на письменные столы и носят в бумажниках и сумочках .
Согласно результатам недавних исследований, существует специальная область мозга, предназначен-ная для распознавания лиц .
Есть множество других причин, по которым люди уделяют лицам столько внимания. Лицо в первую очередь отражает эмоции. Вместе с голосом оно может информировать слушателя о тех чувствах, которые вызывают у говорящего его собственные слова, но не всегда эта информация будет точной, потому что лица
__________________________
Я описал восемнадцать различных видов информации, передаваемой лицом, в статье «Мими-ческие признаки: факты, фантазии и возможности» (Facial Signs: Facts, Fantasies and Possibilities // Sight, Sound and Sense. Ed. Sebeok T. A. Bloomington: Indiana University Press, 197 Одним из них является «знак уникальности собственной личности».
См. Sergent J., Bindra D. Differential Hemispheric Processing of Faces: Methodological Con-ions and Reinterpretation // Psychological Bulletin 89 (1981), p. 554.
могут и лгать. Если шум мешает слышать говорящего, слушатель, следящий за его губами может догадаться, что он говорит. Наблюдение за мимикой собеседника также дает возможность видеть реакции, необходимые для продолжения беседы. И прежде всего говорящие хотят знать, слушают ли их. Предполагается, что чело-век, глядящий в глаза собеседнику, его слушает, но это не самый надежный признак. Заскучавший, но вежли-вый слушатель может смотреть говорящему в лицо, мысленно витая в облаках. Слушатели также могут ки-вать или поддакивать, но, в общем-то, и тут можно смошенничать .
В результате внимания, столь щедро уделяемого словам и лицу, на пластику и голос почти не остает-ся. Впрочем, потери информации при этом невелики, ведь обычно тело сообщает гораздо меньше, чем лицо, а голос – гораздо меньше, чем слова. Жесты, правда, могут нести достаточно богатую информацию (как, на-пример, в языке глухонемых), но северные европейцы и американцы североевропейского происхождения не часто используют их, разве что им запретят разговаривать .
Голос, как и лицо, может демонстрировать степень чьей-то эмоциональности, но пока еще не извест-но, дает ли голос столько же информации о характере испытываемых эмоций, сколько и мимика.
Лжец обычно следит за своими словами и мимикой и пытается их контролировать – ему известно, что окружающие обращают гораздо больше внимания на это, чем на голос и тело. К тому же слова контролиро-вать легче, чем лицо. И исказить истину с помощью слов легче, чем с помощью мимики, потому что, как упоминалось ранее, речь можно отрепетировать. Скрыть истину тоже легче с помощью слов. Люди стараются подвергать цензуре все, что может выдать их, а за словами проследить легче, чем за лицом. Знать, что гово-ришь, легко; знать же, что выражает твое лицо, куда труднее. Ясность обратной связи, когда человек слышит свои слова непосредственно в момент их произнесения, можно сопоставить разве что с зеркалом. Хотя на-пряжения и движения лицевых мышц и сопровождаются некоторыми ощущениями, мои исследования пока-зали, что большинство людей почти не используют информацию, поступающую от этих ощущений. Редко кто может определить, руководствуясь только ощущениями, выражение своего лица, за исключением разве что экстремальных ситуаций .
Существует и еще одна, более важная причина того, что по мимике легче заметить обман, чем по сло-вам. Лицо непосредственно связано с областями мозга, отвечающими за эмоции, а слова – нет. Когда что-то вызывает эмоцию, мышцы лица срабатывают непроизвольно. Люди могут научиться воздействовать на эти выражения и более или менее успешно скрывать их. Но для этого необходимы усилия и постоянная трени-ровка. Первоначальное выражение лица, появляющееся в момент возникновения эмоции, не выбирается спе-циально. Однако выражение лица может быть намеренным и непроизвольным, лгущим и правдивым – часто одновременно. Вот почему так сложна и пленительна человеческая мимика, вот почему она так часто вводит нас в заблуждение. В следующей главе я более подробно рассмотрю нейрофизиологическую основу различий между намеренными и непроизвольными выражениями лица.
Людям, подозревающим собеседника во лжи, следовало бы обращать больше внимания на голос и те-ло. Голос, как и лицо, связан с областями мозга, отвечающими за эмоции. Очень трудно скрыть некоторые изменения в голосе, вызванные возникновением эмоции. Лжецу необходимо знать, как звучит его речь, а об-ратная связь относительно звучания голоса, вероятно, действует хуже, чем относительно смысла слов. Люди бывают удивлены, впервые услышав себя в магнитофонной записи, потому что слышат собственный голос частично через кость, а с изменением проводящей среды изменяется и звучание голоса.
Тело также является хорошим источником утечки информации и прочих признаков обмана. В отличие от лица или голоса, большинство телодвижений непосредственно не связано с областями мозга, отвечающи-ми за эмоции. Контролировать телодвижения не так уж трудно. Человек может чувствовать, а зачастую и ви-деть свое тело. Скрыть телодвижения гораздо легче, чем вызванные какими-либо эмоциями выражения лица или изменения в голосе. Но большинство людей этого не делают. Они привыкли думать, что в этом нет ника-кой необходимости. Мало кого удавалось уличить на основании пластики. И поскольку телу уделяют так ма-ло внимания, оно дает постоянную утечку информации. Мы слишком заняты тем, что смотрим на лица и вслушиваемся в слова.
Хотя всем известно, что словами можно лгать, мои исследования показывают, что люди обычно вос-принимают
______________________________________
Большинство говорящих зависят от реакций собеседника и, при их отсутствии, быстро начи-нают спрашивать: «Ты слушаешь?» Мало кто настолько замкнут на себе, что говорит вне зависимо-сти от того, слушают его или нет.
Например, рабочие с лесопилки, которым необходимо как-то общаться, несмотря на шум, ис-пользуют отлаженную систему жестов. Точно так же поступают пилоты и наземный персонал аэро-порта.
Нейрофизиологи не знают точно, как именно человек получает информацию об изменениях выражения своего лица и каким образом регистрируются эти изменения в мышцах и в коже. Психо-логи же не могут прийти к согласию относительно того, насколько хорошо люди ощущают процесс появления выражения на своем лице. Мои исследования позволяют думать, что человек плохо осознает, что выражает его лицо, и в большинстве случаев вообще мало обращает внимания на собственное выражение лица.
принимают других, исходя из слов, и часто попадают впросак. Я не хочу сказать, что слова следует полно-стью игнорировать. Многие совершают вербальные ошибки, которые, являясь признаками обмана, обеспечи-вают утечку информации. И даже если на словах все гладко, ложь зачастую можно обнаружить благодаря несоответствию между тем, что говорится, и тем, о чем свидетельствуют голос, тело и лицо. Но большинство признаков обмана, которые можно заметить по голосу, лицу или телу, игнорируется или неправильно интер-претируется. Я обнаружил это в результате ряда экспериментов, в ходе которых просил людей дать оценку поведению других по видеозаписи.
Некоторые из смотревших фильм обращали внимание только на лицо, другие только на тело, кое-кто слушал речь, которая была пропущена через специальный фильтр, делавший слова невнятными, но остав-лявший в неприкосновенности интонировки, другая же группа слышала только звук. Все видели или слыша-ли одних и тех же людей – студенток-медсестер, описанных в предыдущей главе, часть которых говорила правду, а часть лгала относительно чувств, возникших у них во время просмотра фильма. Вспомните, что сту-дентки, говорящие правду, смотрели приятный фильм и имели указания честно описывать свои чувства. Лгавшие же смотрели фильм, содержавший неприятные медицинские сцены с обилием крови; их задачей бы-ло убедить собеседника, что они тоже смотрят приятный фильм. Человек, бравший у студенток интервью, не знал, какой именно фильм смотрели студентки, и они очень старались ввести его в заблуждение, потому что ставки были высокими. Они верили, что наш эксперимент проводится с целью проверки их способности кон-тролировать свои эмоциональные реакции в критических ситуациях или в операционной.
Исследуя, легко ли определить, правду или неправду говорят студентки, мы не только хотели выявить оптимальный источник информации о лжи (лицо, тело, голос или слова), но еще и то, кто лучше выявляет обман – те, кого предупредили об этом, или те, кто не подозревает обмана. Мы разделили людей, которые должны были просмотреть или прослушать видеозапись, на две группы. У одной группы мы возбудили по-дозрения, рассказав им кое-что о тех, кого они должны были оценивать, у другой же группы мы старались не возбуждать относительно студенток никаких подозрений. Им мы ни слова не сказали об эксперименте и даже не намекали на возможность обмана. Мы просто сказали им, что они увидят или услышат людей, рассказы-вающих о фильме. А чтобы у них никаких подозрений не возникло, мы поставили перед ними задачу оценить поведение девушек на предмет дружелюбия, экстравагантности, способности убедительно говорить, умения держаться, уравновешенности и так далее и, среди всего прочего, честности, поставленной в длинном списке качеств далеко не на первом месте.
Несмотря на то, что некоторые студентки оказались никуда не годными лжецами, и все с легкостью замечали это, большинству из девушек удалось ввести в заблуждение ничего не подозревающих «судей». Наихудшие результаты показали следившие только за лицом или слышавшие только звукозапись: именно лгавшие студентки показались им более честными. Но и результаты людей, подозревавших обман, были не намного лучше. Этим «судьям» подробно рассказали об инструкциях, полученных студентками, и предупре-дили, что одни из девушек, которых им предстоит оценивать, лгут, а другие говорят правду. Их просили отве-тить только на один вопрос – лжет студентка в данный момент или говорит правду. Очень мало кто при этом показал результаты выше случайных. Лучше всего справились те, кто следил только за телом, но даже они дали правильную оценку лишь в 65% случаев, в то время как простое угадывание дает 50% .
Небольшое количество испытуемых показали очень хороший результат – 85%. Некоторые из них ока-зались очень опытными психотерапевтами, известными своей высокой квалификацией. Остальные же были просто чрезвычайно внимательными людьми других профессий .
Однако подобные результаты вовсе не обязательны. Распознавать признаки некоторых видов обмана можно вполне научиться. Люди, которым вкратце пересказывали содержание этой и следующей глав, дейст-вовали намного успешнее, определяя, лгут или нет студентки, не хуже опытных психотерапевтов. Кроме то-го, у верификатора гораздо больше шансов выявить обман, если обманывающий эмоционально возбужден, не имеет большого опыта лжи, не прирожденный лжец и не психопат. Основными задачами верификатора яв-ляются следующие: замечать ложь, не принимать правду за ложь и, самое главное, отчетливо понимать, когда ни то ни другое определить невозможно.
Слова
Как это ни удивительно, многих лжецов выдают неосторожные высказывания. Не то чтобы они были не в состоянии выразить свою мысль как-то иначе или пытались но не сумели, нет, они просто не сочли нуж-ным тщательно подобрать слова. Глава фирмы, занимающейся подбором руководящих работников, рассказал
____________________________________________
Часть этой работы была представлена мной, Фризеном, 0'Салливаном и Шерером в статье «Относительная значимость лица, тела и речи и их влияние на суждения о личности» (Ekman P., Friesen W. V., O'Sullivan M. & Scherer К. Relative Importance of Face, Body and Spreech in Judgments of Personality and Affect / / Journal of Personality and Social Psychology, 38, 1980, p.270-277).
Многие психологи пытались определить, что же делает человека способным грамотно судить о людях. Ощутимых результатов, однако, не было. Обзор таких исследований см.: O'Sullivan M.. «Measuring the Ability to Recognize Facial Expressions of Emotion / / Emotion in the Human Face. Ed. P. Ekman. New York: Cambridge University Press, 1982.
о человеке, дважды в течение одного года обращавшемся к ним в агентство под двумя различными именами. Когда этого человека спросили, каким именем его называть, он «сначала называвший себя Лесли Д'Эйнтером, а потом – Лестером Дэйнтером, врал без запинки, объясняя, что сменил имя, потому что Лесли слишком по-хоже на женское, а фамилию – для простоты произношения. Но его выдали отзывы прежних работодателей. Он представил три восторженных рекомендательных письма; и во всех трех было по-разному написано его имя» .
Даже осторожного лжеца может подвести то, что Зигмунд Фрейд определил как языковую оговорку. В «Психопатологии обыденной жизни» Фрейд продемонстрировал, что промахи, совершаемые в повседневной жизни, например, оговорки, ошибочные именования и ошибки, совершаемые при чтении и письме, не слу-чайны и свидетельствуют о внутренних психологических конфликтах. Оговорка, говорил он становится свое-образным «орудием... которым выражаешь то, чего не хотелось сказать, которым выдаешь самого себя» .
Фрейда не особенно занимал обман, но один из приведенных им примеров описывает оговорку, кото-рая выдавала именно ложь. Он описывает случай с доктором Бриллом, одним из самых первых и хорошо из-вестных последователей Фрейда.
«Как-то вечером я пошел прогуляться с доктором Фринком, и мы обсудили кое-какие дела Нью-Йоркского Психоаналитического общества. Мы встретили коллегу доктора Р., которого я не видел много лет и о чьей личной жизни ничего не знал. Мы были очень рады снова встретиться и пригласили его с собой в кафе, где провели 2 часа за оживленной беседой. Он, казалось, знал некоторые подробности моей жизни, по-тому что после обычных приветствий спросил о моем маленьком ребенке и рассказал мне, что слышал обо мне время от времени от общего друга, и что моя работа интересует его с тех пор, как он прочел о ней в ме-дицинской прессе. На мой вопрос, женат ли он, доктор ответил отрицательно и добавил: "Зачем такому чело-веку, как я, жениться?"
Когда мы выходили из кафе, он внезапно повернулся ко мне и сказал: "Я хотел бы знать, как бы вы поступили в следующем случае. Я знаю одну няньку, которая привлекалась в качестве соответчицы по делу о разводе. Жена подала на мужа в суд и назвала ее соответчицей, и он получил развод". Я перебил его, заметив: "Вы хотели сказать, она получила развод". Он немедленно поправился: "Ну да, разумеется, она получила раз-вод" и продолжал рассказ о том, что бракоразводный процесс и скандал так сильно подействовали на бедную няньку, что та начала пить, стала очень нервной и так далее; а в конце концов попросил совета, как ее лечить.
Как только я исправил его ошибку, я попросил объяснить ее, но получил только обычные удивленные ответы: каждый ведь может оговориться, это произошло случайно, за этим ничего не стоит и так далее. Я от-ветил, что для каждой оговорки должна быть причина и что, не скажи он мне до этого, что не женат, я мог бы подумать, что он рассказывает о себе; потому что в этом случае оговорка может объясняться именно его же-ланием получить развод, чтобы (согласно нашему брачному законодательству) не платить алименты и иметь возможность снова жениться в штате Нью-Йорк. Он упорно отрицал справедливость моей догадки, но его отрицания сопровождались преувеличенной эмоциональной реакцией, демонстрировавшей явные признаки возбуждения, которое он пытался прикрыть смехом, только усилившим мои подозрения. На призыв сказать правду в интересах науки он ответил: "Если вы не собираетесь обвинить меня во лжи, то должны мне пове-рить, что я никогда не был женат, и, следовательно, ваша психоаналитическая интерпретация неверна". И до-бавил, что человек, обращающий внимание на всякие мелочи, положительно опасен. Затем вдруг вспомнил, что у него назначена встреча, и оставил нас.
Однако мы с доктором Фринком остались при убеждении, что моя интерпретация его оговорки пра-вильна, и я решил подтвердить или опровергнуть ее, проведя дальнейшее расследование. Несколько дней спустя я навестил соседа, старого друга доктора Р., который смог подтвердить мою догадку во всех деталях. Бракоразводный процесс произошел несколько недель назад, и нянька привлекалась в качестве соответчи-цы .
Подавление может быть намеренным, если говорящий лжет сознательно, но Фрейда больше интересо-вали случаи, когда говорящий не сознает подавления. Оговорившись, он может понять, что было подавлено, но может и не обратить на это какого внимания.
Верификатор должен быть осторожен, так как далеко не каждая оговорка свидетельствует об обмане. Выдает оговорка ложь или нет, обычно можно определить по контексту. Верификатор должен также старать-ся
_________________________________
Horowitz В. When Should An Executive Lie? // Industry Week, November 16, 1981, p. 83.
Фрейд З. «Психопатология обыденной жизни», пер. под ред. М. Г. Ярошевского. (Прим. ред).
Фрейд приводит множество более интересных и коротких примеров языковых оговорок, но они не так убедительны, как выбранная здесь мной, поскольку требуют перевода с немецкого. Доктор же Брилл был американцем, и Фрейд привел этот пример по-английски. (Freud S. The psychopa-thology of everyday life (1901) // The Complete Psychological Works, vol. 6. New York: W. W. Norton, 1976, p.86.)
Фрейд говорил, что «подавление говорящим своего намерения сказать что-либо является не-обходимым условием для того, чтобы произошла оговорка (курсив оригинала). (Freud S. Para-praxes (1916). // The Complete Psychological Works, vol. 15. New-York: W. W. Norton, 1976, p. 66.)
стараться избегать другой распространенной ошибки и считать каждого, кто не делает оговорок, правдивым. Многие лгут совсем не оговариваясь при этом. Фрейд не объясняет, почему оговорки далеко не всегда сопутствуют лжи. Кроме того, есть соблазн считать, что оговорки происходят тогда, когда лжец подсознательно желает быть пойманным, вероятно, чувствуя себя виноватым за свою ложь. Доктор Р., конечно же, чувствовал за собой вину, обманывая своего почтенного коллегу. Но пока еще не было никаких исследований (и даже почти не высказывалось предположений), которые объясняли бы, почему какая-то ложь выдается оговорками, а какая-то – нет.
Тирады – вот третий способ, которым выдают себя лжецы. Тирада отличается от оговорки. Здесь про-махом являются не одно-два слова, а обычно целая фраза. Информация не проскальзывает, а льется потоком. Эмоция «несет» лжеца, и он даже далеко не сразу осознает последствия своих откровений. Оставаясь хладно-кровным, лжец не допустил бы такой утечки информации. Именно напор захлестывающей эмоции – бешен-ства, ужаса, страха или огорчения – заставляет лжеца выдавать себя.
Том Брокау, ведущий программы «Today Show» на телевидении, описал четвертый способ обнаруже-ния обмана по внешним признакам. «Большинство признаков, на которые я обращаю внимание, не физиче-ские, а вербальные. Я не ищу в лице человека признаков того, что он лжет. Меня интересуют уклончивые от-веты или изощренные увертки» .
Отдельные исследования психологии лжи подтверждают подозрения Брокау; согласно им, некоторые люди, когда лгут, не дают прямых ответов, уклончивы или сообщают больше информации, чем требуется. Другие исследования показали прямо противоположное: большинство людей слишком хитры, чтобы быть уклончивыми и избегать прямых ответов .
Таких лжецов Том Брокау может и не заметить. А еще большим здесь является риск неправильной оценки правдивого человека, речь которого оказалась уклончивой или полной уверток. Некоторые люди все-гда говорят таким образом. В их случае это не является признаком лжи, это просто их обычная манера гово-рить. Трудность заключается в том, что любые проявления, в большинстве случаев явно указывающие на об-ман, для некоторых людей могут оказаться лишь частью их обычного поведения. Возможность неправильной оценки таких людей я буду называть капканом Брокау. Верификатор всегда может попасть в этот капкан, особенно если незнаком с подозреваемым и не знает его типичного поведения. Способы избежания капкана Брокау будут рассмотрены в главе 5 (Глава 5 ОСНОВНЫЕ ОШИБКИ И МЕРЫ ПРЕДОСТОРОЖНОСТИ).
До сих пор не обнаружено никаких других источников утечки информации и признаков обмана, про-являющихся в человеческой речи. Подозреваю, что более и не найти. Как я уже говорил выше, скрыть что-то или исказить истину при помощи слов проще всего, хотя при этом и случаются ошибки, в основном из-за беспечности – оговорки, тирады, а также уклончивые ответы или увертки.
Голос
Голос для характеристики человеческой речи даже более важен, чем слова. Здесь наиболее распро-страненными признаками обмана являются паузы. Паузы могут быть слишком продолжительными или слишком частыми. Заминки перед словами, особенно если это происходит при ответе на вопрос, всегда наво-дят на подозрения. Подозрительны и короткие паузы в процессе самой речи, если они встречаются слишком часто. Признаками обмана также могут быть и речевые ошибки: междометия, например «гм», «ну» и «э-э»; повторы, например «я, я, я имею в виду, что я...»; лишние слоги, например «мне очень по-понравилось».
Эти голосовые признаки обмана – речевые ошибки и паузы – могут происходить по двум родствен-ным причинам. Лжец не продумал линию поведения заранее. Если он не ожидал, что придется лгать, или был к этому готов, но не предвидел какого-то определенного вопроса, он может колебаться или делать речевые ошибки. Но это может происходить и тогда, когда лжец подготовился хорошо. Сильная боязнь разоблачения может заставить и подготовившегося лжеца запинаться и даже забывать уже продуманную линию поведения
_______________________________
Wisman J. The Truth will Out. TV Guide, September 3, 1977, p.13.
Трудно судить, как следует расценивать такого рода противоречия в литературе, посвященной изучению психологии лжи, поскольку этим экспериментам нельзя особенно доверять. Почти все студенты, участвовавшие в них, лгали о всякой ерунде, поскольку от этой лжи ничего не зависело. По большинству экспериментов видно, что вопрос о том, какой именно тип лжи будет изучаться, продуман плохо. Обычно для изучения выбирали ситуации, легко моделируемые в лабораторных условиях. Например, студентов просили высказать противоположное их собственному мнению от-ношение к смертной казни или абортам и отстаивать эту точку зрения. Или студентов спрашивали, нравится или не нравится им человек, фотографию которого им показывают, и просили обосновать противоположное отношение. Типичным для этих экспериментов было то, что в них не учитывалось отношение лгущего к жертве (к человеку, выслушивающему ложь) и возможное влияние этого от-ношения на старательность и энтузиазм лгущего. К тому же лжец и жертва, как правило, не были знакомы и не имели оснований полагать, что когда-нибудь встретятся еще. А иногда и более того, лгущий пытался ввести в заблуждение машину. Недавний, но недостаточно критичный обзор этих экспериментов см.: Zuckerman M., DePaulo В. М., Rosenthal R.. Verbal and Nonverbal Communication of Deception // Advances in Experimental Social Psychology, vol. 14. New York: Academic Press, 1981.
Боязнь разоблачения усугубляет ошибки и у плохо подготовившегося лжеца. Когда он слышит, как неправ-доподобно звучит его ложь, он начинает еще больше бояться быть пойманным, в результате чего возрастает количество пауз и речевых ошибок.
Тон голоса также может выдавать обман. В то время как большинство людей считают, что тон голоса отражает испытываемые в данный момент эмоции, научные исследования до сих пор еще не доказали этого. Известно много способов различать приятные и неприятные голоса, но пока не известно, будет ли голос зву-чать по-разному при разных отрицательных эмоциях: при гневе, страхе, огорчении, отвращении или презре-нии. Я думаю, со временем такие различия будут обнаружены. Пока же опишу то, что уже известно и может оказаться полезным.
Более всего изученным признаком проявления эмоций в голосе является повышение тона. То, что у расстроенных людей высота голоса возрастает, показали почти 70% экспериментов. Это особенно справедли-во, вероятно, в тех случаях, когда люди испытывают гнев или страх. Есть некоторые свидетельства того, что при грусти или печали высота голоса падает, но это еще не доказано. Ученым пока не известно меняется ли высота голоса при волнении, огорчении, отвращении или презрении многообещающими выглядят другие, хотя и не так хорошо изученные признаки эмоций: более громкая и более быстрая речь при гневе или страхе или более тихая и более медленная речь при печали. Вероятно, прорыв в этой области произойдет, когда зай-мутся изучением таких аспектов голосовых характеристик, как тон, изменения, связанные с дыханием, и энергетический спектр в разных частотных диапазонах .
Эмоциональные изменения голоса скрыть нелегко. Если лгут главным образом о непосредственно ис-пытываемых в момент произнесения лжи эмоциях, шансы, что произойдет утечка информации, достаточно велики. Если целью лжи является сокрытие страха или гнева, голос будет выше и громче, а речь, возможно, быстрее. Прямо противоположные изменения голоса могут выдать чувство печали, которое пытается скрыть обманщик.
При внезапном возникновении эмоций звук голоса может также выдавать ложь, не направленную на сокрытие эмоционального состояния. Боязнь разоблачения непременно отразится на голосе. Такие же изме-нения в голосе могут вызвать угрызения совести и печаль, но это пока только догадка. Пока не ясно, может ли быть определен по голосу и измерен восторг надувательства. Вообще мне представляется, что любой вид волнения накладывает характерный отпечаток на звучание голоса, но это еще не установлено научно.
Наш эксперимент со студентками-медсестрами впервые документально зафиксировал изменение вы-соты голоса лгущего человека .
Мы обнаружили, что при обмане высота голоса возрастала. Возможно, это происходило потому, что студентки чувствовали страх. Они испытывали его по двум причинам. Мы сделали все возможное, чтобы создать впечатление, что от успеха зависит очень многое. Это было нужно для того, чтобы усилить боязнь разоблачения. К тому же зрелище неприятных медицинских сцен вызвало у некоторых медсестер эмпатиче-ский страх. Мы могли бы и не обнаружить этого, если бы страх был слабее. Предположим, исследования про-водили бы среди людей, на чью карьеру они не могли повлиять, для которых это было бы только эксперимен-том. Мотивация была бы слабой, и испытываемого страха могло оказаться недостаточно для изменения высо-ты голоса. Или, предположим, мы показали бы студенткам фильм об умирающем ребенке, что вызвало бы скорее печаль, а не страх. Хотя страх быть уличенным во лжи увеличил бы высоту их голоса, эта реакция бы-ла бы сведена на нет чувством печали, которое снижает тон.
Повышение тона голоса не является индикатором лжи; это признак страха или гнева и, возможно, воз-буждения. В нашем эксперименте наличие этих эмоций, обнаруженное благодаря голосу, помогло уличить во лжи студентку, утверждавшую, что фильм о цветах вызывает у нее восхитительное чувство душевного покоя. Однако не следует всякое проявление эмоций в голосе интерпретировать как свидетельство обмана. Правди-вый человек, боясь, что ему не поверят, может из-за этого повышать голос так же, как и лжец, боящийся быть уличенным. Проблема заключается в том, что не только лжецы, но и абсолютно невиновные люди испыты-вают порой эмоциональное возбуждение. Заблуждение подобного рода, возникающее при интерпретации ве-рификатором потенциальных признаков обмана, я буду называть ошибкой Отелло. В главе 5 (Глава 5 ОС-НОВНЫЕ ОШИБКИ И МЕРЫ ПРЕДОСТОРОЖНОСТИ) я рассмотрю эту ошибку в деталях и укажу, как можно ее избежать. К несчастью, избежать ее нелегко. Кроме того, при интерпретации изменений голоса подстерегает верификатора и капкан Брокау (индивидуальные различия в эмоциональном поведении), упо-минавшийся ранее в отношении пауз и речевых ошибок.
Как голосовые признаки эмоций, например высота голоса, не всегда отмечают ложь, так и отсутствие
их не всегда доказывает правдивость. Достоверность показаний Джона Дина во время транслируемого по на-циональному телевидению Уотергейтского процесса частично зависела от того, как будет интерпретировано отсутствие эмоций в его голосе, остававшемся замечательно ровным. Джон Дин, советник президента Никсо-на, давал показания через двенадцать месяцев после непосредственных событий, связанных с Уотергейтом. Месяцем раньше Никсон признал, что его помощники пытались замять Уотергейтскую историю, но отрицал, что ему самому было об этом известно.
По словам федерального судьи Джона Сайрики: «Мелкие сошки лихо влипли, в основном благодаря показаниям друг друга. Оставалось установить лишь вину или невиновность людей наверху. И показания Ди-на как раз должны были дать ответ на этот вопрос... Дин признался (в показаниях, данных Сенату), что не раз говорил Никсону о миллионе долларов, необходимом, чтобы заткнуть рты обвиняемым (по Уотергейтскому делу), и Никсон не отрицал возможности выплаты этих денег. Ни шока, ни возмущения, ни малейшей попыт-ки скрыть что-либо. Это было самым сенсационным ходом Дина. Он заявил, что Никсон лично одобрил по-пытку подкупа обвиняемых» .
На следующий день Белый дом оспорил заявления Дина. В своих мемуарах, вышедших пять лет спус-тя, Никсон писал: «С моей точки зрения, показания Джона Дина по Уотергейтскому делу были искусной сме-сью правды и лжи, возможного добросовестного заблуждения и явно сознательных искажений истины. Пы-таясь преуменьшить собственную роль в этом деле, он приписывал свое личное стремление замять эту исто-рию другим» .
В свое время нападки на Дина были гораздо грубее. В прессу просочилась версия (по слухам, из Бело-го дома) о том, что Дин якобы лгал в своих нападках на президента, опасаясь посягательств гомосексуалистов в случае помещения в тюрьму.
Дин утверждал одно, Никсон – другое, и мало кто знал наверняка, на чьей стороне правда. Судья Сай-рика, описывая свои сомнения, говорил: «Должен сказать, что я скептически относился к утверждениям Ди-на. Он явно сам был ключевой фигурой в попытке замять дело... Он много терял... Мне тогда казалось, что Дин, вполне возможно, не столько стремится сказать правду, сколько выгородить себя за счет президента» .
Далее Сайрика описывает, какое впечатление произвел на него голос Дина: «В течение многих дней после того, как он прочел свое заявление, члены комитета набрасывали его провокационными вопросами. Но он твердо стоял на своем. Он вовсе не выглядел расстроенным. Его ровный, бесстрастный голос внушал до-верие» .
Кому-нибудь другому может показаться, что человек, говорящий ровным голосом, себя контролирует, а это, в свою очередь, предполагает, что ему есть что скрывать. Чтобы не ошибиться в интерпретации бес-страстности тона, нужно знать, характерна ли для Дина такая манера говорить вообще.
Бесстрастный голос не обязательно свидетельствует и о правдивости; некоторые люди никогда не проявляют своих эмоций, по крайней мере, в голосе. И даже эмоциональные люди в определенных случаях могут лгать, не проявляя эмоций. Судья Сайрика попался в капкан Брокау. Вспомните, что телеведущий Том Брокау интерпретировал уклончивость как признак лжи, а я объяснил, что он может ошибаться, поскольку некоторые люди всегда уклончивы. А вот судья Сайрика, похоже, делал прямо противоположную ошибку, заключая о правдивости на основании отсутствия признаков обмана, не понимая, что некоторые люди нико-гда их не демонстрируют.
Причиной обеих ошибок является то, что эмоциональная выразительность у разных людей различна. Верификатор подвержен таким ошибкам, если не знает, каково обычное эмоциональное поведение подозре-ваемого. Капкана Брокау не существовало бы, если бы не было вообще никаких поведенческих признаков об-мана.
Тогда верификатору было бы не от чего отталкиваться. Также не существовало бы капкана Брокау, если бы то, что лжи сопутствуют поведенческие признаки, было абсолютно верно для всех, а не только для большинства людей. Ни один признак обмана не является универсальным, но порознь и в сочетаниях в боль-шинстве случаев они могут помочь верификатору. Супруга Джона Дина, его друзья и сотрудники должны были знать, проявляются эмоции в его голосе, как это происходит у большинства людей, или он обладает не-обычной способностью контролировать свой голос. Судья же Сайрика, прежде незнакомый с Дином, не смог избежать капкана Брокау.
Бесстрастные показания Дина преподают еще один урок. Верификатор всегда должен учитывать, что подозреваемый может оказаться необычайно одаренным актером, способным так менять свое поведение, что невозможно понять, лжет он или говорит правду. Джон Дин сам признавался, что был одаренным актером. Он казалось, заранее знал, как Сайрика и другие будут интерпретировать его поведение. По его словам, при планировании своего поведения во время дачи показаний у него возникали следующие мысли: «Тут легко переиграть или показаться слишком болтливым... Я решил, что буду читать ровно, без эмоций, как можно
более холодным тоном и так же отвечать на вопросы... Люди склонны думать, что говорящие правду всегда спокойны» .
По словам Дина, когда после окончания показаний начался перекрестный допрос, он ощутил сильное эмоциональное возбуждение. «Я задыхался, чувствуя себя одиноким и бессильным перед властью президен-та. Я сделал глубокий вдох, чтобы показалось, будто я размышляю; на самом же деле я просто боролся с со-бой... "Тебе нельзя показывать эмоции", – сказал я себе. Пресса сразу же накинется на это: это не по-мужски, это могут расценить как признак слабости» .
Тот факт, что выступление Дина было продумано заранее и что он столь талантливо контролировал свое поведение, еще не уличает его во лжи; он говорит лишь том, что его поведение следовало интерпретиро-вать с большей осторожностью. Собственно говоря, как выяснилось впоследствии, показания Дина по боль-шей части были правдивыми, а вот Никсон (не обладавший таким актерским дарованием) лгал.
Последнее, что следует рассмотреть, прежде чем двигаться дальше, – это утверждение, что существу-ют машины, которые могут с точностью определять ложь по голосу. К ним относятся: Психологический оце-ниватель стресса (PSE), Анализатор голоса Марк-II, Анализатор стресса по голосу, Анализатор психологиче-ского стресса (PSA), Устройство для контроля стресса по голосу. Производители этих устройств утверждают, что их техника способна определять ложь по голосу, в те числе и по телефону. Разумеется, как это, впрочем, видно и из их названий, они выявляют не ложь, а стресс. В голосе не может быть признаков обмана как тако-вы, а возможны только признаки отрицательных эмоций. Производители этих довольно дорогих приспособ-лений не напрасно предупреждали пользователя о возможности пропустить лжецов, не испытывающих отри-цательных эмоций, и неправильно истолковать поведение правдивых людей, которые чем-то расстроены. Ученые, специализирующиеся на изучении голоса, и специалисты по другим методикам определения лжи обнаружили, что эти машины правильно определяют ложь лишь в половине случаев (простое угадывание) и даже не особенно хорошо определяют, что объект расстроен, хотя это и более легкое задание .
Однако это, похоже, никак не отражается на объемах продаж. Возможность обнаруживать ложь на-верняка, да еще и неназойливо, слишком привлекательна.
Пластика
Еще во время эксперимента, проведенного больше 25 лет назад, когда я был студентом, я узнал, что телодвижения тоже выдают информацию о скрываемых чувствах. Тогда было мало научных данных о том, являются ли телодвижения точным отражением эмоций или характера человека. Некоторые психотерапевты так считали, но их утверждения отметали бихевиористы, господствовавшие в то время в Академической пси-хологии, как ничем не подтвержденные анекдоты. Множество исследований, проводившихся в период с 1914 по 1954 г., не смогли подтвердить предположение, что невербальное поведение дает точную информацию об эмоциях и характере личности. Академическая психология в какой-то степени гордилась тем, что научные эксперименты разоблачили как миф обывательские представления о том, что по лицу или телу можно опре-делить эмоции или получить информацию о характере личности. Тех немногих социологов или врачей, кото-рые продолжали писать о телодвижениях, ставили в один ряд с людьми, интересующимися экстрасенсорным восприятием или графологией, то есть с людьми наивными, слабоумными или шарлатанами.
Я не мог поверить, что это так. Во время сеансов групповой психотерапии я видел, что могу с полной уверенностью сказать, руководствуясь только телодвижениями, кто чем расстроен. Тогда со всем оптимиз-мом молодости я решил заставить академическую психологию изменить свое мнение о невербальном поведе-нии. Я придумал эксперимент, должный продемонстрировать, что стресс изменяет ластику. Источником стресса был наш старший преподаватель, который согласился, придерживаясь придуманного мной плана, провести опрос среди моих сокурсников по теме, волновавшей тогда всех нас. Преподаватель расспрашивал начинающих психологов о том, что они собираются делать, закончив обучение, и все происходящее снима-лось скрытой камерой. На предпочитавших научную работу он набрасывался за то, что они пытаются ук-рыться в лаборатории от своей обязанности помогать нуждающимся в них больным людям. Тех же, кто соби-рался заняться психотерапией, он критиковал, обвиняя в стремлении «делать деньги» и уклонении от своей обязанности искать средства от душевных болезней, занимаясь научной работой. Он также спрашивал, не лечился ли студент когда-нибудь у психотерапевта. Сказавших «да» спрашивал, как они собираются помо-гать другим, если сами больны. На тех же, кто никогда не обращался за помощью к психотерапевтам, напа-дал, утверждая, что нельзя консультировать других, если сам никогда не консультировался. Выйти победите-лем из этой ситуации не должен был ни один студент. Чтобы усугубить положение, я попросил преподавате-ля прерывать студентов, не давать им возможности отвечать до конца ни на одно из его язвительных замеча-ний.
Студенты вызвались принять участие в этом тяжелом эксперименте, чтобы помочь мне, своему одно-курснику
однокурснику. Они знали, что этот эксперимент проводится в научных целях и подразумевает стрессовую ситуацию, но от этого им было не легче. И дело тут не только в эксперименте. Преподаватель, действовавший столь необоснованно, имел над ними огромную власть. Для них, заканчивающих учебное заведение, его оценки были жизненно важными, а энтузиазм его рекомендаций мог повлиять на то, какую работу удастся им получить. В течение нескольких минут студенты вели себя совершенно беспомощно. Не имея возможности ни уйти, ни защищаться, кипя от бессильного гнева, они были вынуждены молчать или неразборчиво мям-лить что-то в ответ. Я попросил преподавателя не продолжать экзекуцию более пяти минут, после чего объ-яснить, что он делал и зачем, и похвалить каждого студента за то, что тот так хорошо перенес стресс.
Я наблюдал за экспериментом сквозь зеркальное окно и направлял камеру так, чтобы вести непрерыв-ную съемку именно телодвижений. Я просто глазам своим не поверил, увидев реакцию на первый же вопрос. После третьей нападки преподавателя одна студентка показала ему палец (см. Рисунок 1)!
Она удерживала руку в этом положении почти целую минуту. Однако при этом не выглядела взбе-шенной, и преподаватель вел себя так, будто ничего не видел. Когда разговор закончился, я ворвался внутрь. Оба они заявили, что это мои выдумки. Девушка призналась, что была рассержена, но отрицала, что хотя бы как-то выразила это. Преподаватель тоже считал, что мне это, наверное, показалось, потому что, сказал он, непристойного жеста он не заметить не мог. После проявления пленки я получил доказательства. Эта оговор-ка в жесте (выставленный палец) являлась свидетельством не неосознанного чувства. Она знала, что в бешен-стве, бессознательным же было только выражение этого чувства. Она не осознавала, что показывает ему па-лец. Чувства, которые она намеренно пыталась скрыть, сами пробились наружу.
Пятнадцать лет спустя я наблюдал тот же тип невербальной утечки информации, выразившийся дру-гой оговоркой в жесте, в эксперименте со студентками, пытавшимися скрыть свою реакцию на натурали-стичные медицинские фильмы. В этот раз промах проявился не в выставлении пальца, а в пожатии плеч. Од-на за другой студентки выдавали свою ложь легким пожатием плеч, когда ведущий спрашивал их: «Хотите посмотреть дальше?» или: «Вы бы показали этот фильм маленькому ребёнку?»
Пожатие плечами и выставление пальца представляют собой примеры действий, которые с целью от-личия их от всех остальных известных жестов называют эмблемами. Эмблемы имеют очень конкретное зна-чение, известное каждому, принадлежащему к определенной культурной группе. Всякий знает, что выстав-ленный средний палец означает «имел я тебя» или «себе засунь» и что пожатие плечами означает «не знаю», «ничего не могу поделать» или «какая разница?». Большинство прочих жестов не имеют такого конкретного значения, и смысл их неясен. Многие жесты мало что значат без сопроводительных слов. Эмблемы же, в от-личие от просто жестов, можно использовать вместо слов или там, где слова использовать нельзя. В Соеди-ненных Штатах сегодня повсеместно используется около шестидесяти эмблем. (Свой эмблематический сло-варь существует для каждой страны, а зачастую и для региональных групп внутри страны.) Примерами дру-гих хорошо известных эмблем являются: кивок головой – «да» и горизонтальное движение головой – «нет», движения рукой – «иди сюда» и «привет/пока», палец на палец – «стыдись», приставление руки к уху – просьба говорить погромче, поднятие большого пальца – «остановись» и т. д.
Эмблемы всегда показывают намеренно. Человек, показывающий эмблему, точно знает, что делает. Он принял осознанное решение передать некое сообщение. Бывают, правда, и исключения. Так же как слу-чаются оговорки в речи, бывают промахи и в телодвижениях – это и есть эмблемы, выдающие информацию, которую человек пытается скрыть. Определить, что эмблема является промахом, а не делается намеренно, можно по двум моментам. Один из них – действие выполняется не полностью, а лишь фрагментарно. Пожать плечами можно, подняв оба плеча или повернув руки ладонями вверх, это можно сделать мимикой – подня-тием бровей с одновременным опусканием век и приданием рту подковообразной формы – или сочетанием всех этих действий, иногда еще и с наклоном головы вбок. Когда эмблема является ненамеренной утечкой информации, обычно показывается только один элемент, да и тот не полностью. Можно поднять только одно плечо, и к тому же не очень высоко, или выпятить нижнюю губу; или лишь чуть-чуть повернуть руки ладо-нями вверх. Эмблема с выставленным пальцем включает в себя не только особым образом сложенные паль-цы, но и выброс самой руки вперед и вверх, причем часто несколько раз. Когда эмблема с выставленным пальцем демонстрировалась не намеренно, а лишь выдавала подавляемую студенткой ярость, движение про-являлось не полностью, работали только пальцы.
Вторым признаком того, что эмблема является скорее «оговоркой», нежели намеренным действием, является то, что она выполняется не в привычной позиции. Большинство эмблем демонстрируется прямо пе-ред собой, между талией и областью шеи. Эмблему, демонстрируемую в привычной позиции, не заметить невозможно. При «оговорках» же эмблему никогда не выполняют в привычной позиции. Когда студентка показывала преподавателю непристойный жест, палец не выставлялся вперед, а лежал на колене, вне при-вычной позиции. В эксперименте со студентками-медсестрами пожатия плеч, выдающие их ощущение бес-помощности и неспособность скрыть свои чувства, выглядели как небольшой поворот кистей рук, остающих-ся при этом на коленях. Если бы эмблема выполнялась вся целиком, а не фрагментарно, лжец понял бы, что происходит, и исправил бы ее. Разумеется, эти моменты (фрагментарность и выполнение вне привычной по-зиции) мешают заметить эмблему и другим. Эти предательские эмблемы могут демонстрироваться снова и снова, но обычно ни сам лжец, ни его жертва не замечают их.
Но нет никаких гарантий, что лжец сделает эмблематическую оговорку. Таких стопроцентно верных признаков обмана просто не существует. Пока проведено недостаточно исследований для оценки частоты эмблематических оговорок, совершаемых лгущими людьми. Общаясь с враждебно настроенным преподава-телем, их продемонстрировали двое из пяти студентов. Из студенток-медсестер, когда им пришлось лгать, сделали это более половины. Я не знаю, почему эта форма утечки информации у одних проявляется, а у дру-гих нет .
Хотя и не каждый лжец демонстрирует эмблематические оговорки, но, когда они случаются, это вполне надежный признак: Эмблематическим оговоркам можно доверять. Они являются подлинными при-знаками невольно вырвавшейся информации. При их интерпретации опасность попасть в капкан Брокау меньше, чем при интерпретации большинства признаков обмана, меньше и риск совершения ошибки Отелло. Некоторые люди всегда говорят уклончиво, но мало кто регулярно совершает эмблематические оговорки. Речевые ошибки могут говорить о стрессе, а стресс не обязательно связан с ложью. Эмблемы же имеют очень конкретные значения (в этом они подобны словам), поэтому эмблематические оговорки обычно легче интер-претировать. Если у человека проскальзывает сообщение типа «имел я тебя», или «я в бешенстве», или «я не нарочно», или «вон там» – любое из которых можно изобразить посредством эмблемы, – особых проблем с интерпретацией нет.
Какая эмблема будет непроизвольно показана в процессе лжи, какое при этом просочится сообщение, зависит от того, что именно хотят скрыть. Студенты, участвовавшие в моем эксперименте с враждебно на-строенным преподавателем, скрывали гнев и возмущение, поэтому эмблематическими оговорками здесь бы-ли выставленный палец и кулак. В эксперименте с учебным фильмом студентки медицинского колледжа не испытывали гнева, но многие чувствовали, что недостаточно хорошо скрывают свои эмоции. Беспомощное пожатие плеч являло собой эмблематическую оговорку. Ни одного взрослого человека не надо учить словарю эмблем. Всем известны эмблемы, показываемые представителями их собственной культуры. Однако далеко не все знают, что эмблемы могут выполняться невольно. Если верификаторы не будут начеку, они пропустят эмблематические оговорки, малозаметные из-за того, что выполняются вне привычной позиции и фрагмен-тарны.
Иллюстрация – это еще один тип телодвижений, который может быть признаком обмана. Иллюстра-ции часто путают с эмблемами, однако важно уметь их различать, потому что в процессе лжи они подверже-ны противоположным изменениям: если количество эмблематических оговорок увеличивается, количество иллюстраций обычно уменьшается.
Этот тип телодвижений назван так потому, что иллюстрирует речь. Способов иллюстраций много: можно делать особое ударение на слове или фразе, подобно тому как ставят знак ударения или подчеркивают что-либо на письме; можно прослеживать в воздухе ход мысли рукой, как бы дирижируя своей речью; можно рисовать руками в воздухе или изображать действия, повторяющие или усиливающие сказанное. Именно ру-ки обычно иллюстрируют речь, хотя движения бровей и век часто тоже являются иллюстрациями, так же как и все тело или верхняя часть торса.
Отношение общества к степени приличия иллюстраций менялось в течение последних нескольких ве-ков. Были времена, когда использование иллюстраций отличало высшие классы, но были и времена, когда их использование считалось признаком неотесанности. Иллюстрации, необходимые для успешных публичных выступлений, обычно описывали в книгах по ораторскому искусству.
Самое первое исследование иллюстраций было предпринято не для обнаружения признаков обмана, а как вызов некоторым заявлениям нацистских социологов. Результаты этого исследования могут помочь ве-рификатору избежать ошибок, причиной которых является непризнание в иллюстрациях национальных раз-личий. В тридцатые годы появилось много статей, заявляющих, что иллюстрации – вещь врожденная, и что «низшие расы», такие как евреи или цыгане, делают много широких, размашистых иллюстраций, в отличие от «высших», менее жестикуляционно экспансивных арийцев. Никто не упоминал ярчайших иллюстраций, демонстрируемых итальянскими союзниками Германии! Давид Эфрон , аргентинский еврей, учившийся в Колумбийском университете у антрополога Франца Боаса, изучал иллюстрации людей, живущих на восточ-ной окраине Нью-Йорка. Он обнаружил, что иллюстрации иммигрантов из Сицилии выражались в рисовании картин или изображении действий, в то время как еврейские иммигранты из Литвы использовали иллюстра-ции, делающие речевые ударения или прослеживающие ход мысли. Однако их потомки, рожденные в Соеди-ненных Штатах и посещавшие смешанные школы, не отличались друг от друга по использованию иллюстра-ций. Дети сицилийцев использовали те же иллюстрации, что и дети литовских евреев.
Эфрон продемонстрировал, что характер используемых человеком иллюстраций является не врож-денным, а приобретенным. Люди различных культур не только используют разные типы иллюстраций, но еще и с различной степенью интенсивности; одни из них иллюстрируют крайне мало, а другие очень много. Даже в пределах одной и той же культуры отдельные люди различаются по количеству типичных для них иллюстраций .
Так что ложь выдает не только количество или тип иллюстраций. Признаком обмана служит и умень-шение количества иллюстраций по сравнению с обычной манерой говорящего. Нужны более подробные объ-яснения того, в каких именно случаях люди прибегают к иллюстрациям, чтобы избежать неправильного тол-кования снижения количества иллюстраций.
Для начала подумаем, зачем люди вообще прибегают к иллюстрациям. Обычно их используют, пыта-ясь объяснить то, что трудно выразить словами. Мы обнаружили, что люди гораздо охотней прибегают к ил-люстрациям, давая определение слову «зиг-заг» или объясняя, как пройти до почты, чем давая определение слову «стул» или объясняя свой выбор профессии. Иллюстрации также используют, когда человек не может подобрать нужное слово. Создается впечатление, что щелканье пальцами или попытки выхватить что-то из воздуха как бы помогают человеку найти нужное слово, будто оно витает над собеседниками и его можно поймать движением руки. Такие поиски слов, по крайней мере, сообщают другому человеку, что идет поиск, и что собеседник не отказывается от своей очереди говорить. Иллюстрации, возможно, также играют роль самоподсказки, помогая людям связать слова в более или менее осмысленную речь. Люди склонны иллюст-рировать больше, чем обычно, когда они в бешенстве, в ужасе, очень возбуждены, расстроены, взволнованы или полны энтузиазма.
Теперь рассмотрим причины, по которым люди иллюстрируют меньше обычного и станет ясно, когда именно такое уменьшение может быть признаком обмана. Первая причина – это отсутствие эмоций, которые человек вкладывает в слова. Люди иллюстрируют меньше, чем обычно, когда тема их никак не затрагивает, когда им скучно, неинтересно или в минуты глубокой грусти. Людей, изображающих заботу или энтузиазм, может выдать то, что они не сопровождают свою речь возросшим количеством иллюстраций.
.
![SPo1LeR[oldschool]: Медведев <3 Зенит](/images/users/gallery/526/172580_s.jpg)
